Ферма - Елена Федоровна Янук

руби ветку, на которой сидишь… — прошипел я. Как же меня достала эта наглая девчонка! Разумом я понимал, что она стала такой, потому что мир такой, — чему хорошему могли ее научить в питомнике господских шлюх, куда она попала совсем еще ребенком, — но в реальности мне до белого каления надоели ее постоянные истерики, придуманные проблемы и подлые выходки.

— Ветку?! Сижу?! Ты прям как твой подхалим Корбан заговорил. Кстати, где он? Что-то давно его не видела. Сдох, надеюсь?

Вот и мой предел. Если бы она не затронула Корбана своим поганым языком, все постепенно бы вернулось на круги своя, но не теперь. И наверно не удивился, если бы позже очнулся над ее задушенным трупом.

Я взорвался. Стиснув кулаки, буквально выплюнул:

— Закрой рот! С сегодняшнего дня ты убираешься из столь ненавистного тебе дома и будешь жить в сарае со скотиной, так как сейчас не хватает домов.

Красотка со всхлипом втянула воздух.

— Ты не можешь… Ты обещал моему отцу! Забыл?! Это вы с отцом позволили им меня похитить! ВЫ! ВЫ с отцом — виноваты, вы, а страдать должна я?! — вскочив с дивана, гневно завизжала она.

Моей вины в ее похищении не было, тогда я несколько лет Петра не видел, не знал, что у него родилась дочь. Так что ее болтовня меня не пронимала:

— Даю тебе десять минут на все! Собирай свои вещи и убирайся из дома. Иначе тебя выкинут отсюда по моему приказу! И мне плевать, куда ты пойдешь. И как устроишься! Время пошло!

Нахалка не сдавалась, топнув ногой, раскричалась:

— Это наглость и подлость! Увез меня из школы для Красоток, обещал золотые горы, счастливую жизнь, а сам… В сарай со скотиной!..

Я поморщился от отвращения, потом процедил:

— Никакой золотой жизни тебе никто не обещал! Ни в твоем питомнике для шлюх, ни здесь. Я обещал спасти твою жизнь и устроить ее так, чтобы ты ни в чем не нуждалась! Все!

— Я просила сделать меня упырем! Я предлагала стать твоей женой, а ты сам мне отказал, заявив, что не для этого меня спасал, чтобы делать то же самое! Ты сам от всего отказался, а теперь…

Раздались шаги, и в кабинет вошла Ивета. Ее левая нога была перебинтована. Значит, к Марине уже сходила.

Тут Красотку опять понесло, она повернулась к вошедшей девушке и взмолилась:

— Иветка! Останови его! Он меня выгоняет! К скотине!.. — словно только очнувшись, в ужасе выдохнула Красотка. — Пожалуйста! — Ивета угрюмо покачала головой.

Я посмотрел на нее. И вдруг вспомнил, как держал ее в руках…

Ивета была настолько хрупкой, что казалось, стоит немного нажать, и она переломиться в моих руках как тростинка. Под длинной тонкой ночной рубашкой можно было распознать стройные длинные ноги, тонкую спину и такие же тонкие изысканные руки… Тонкая, нежная. Ее темные локоны отросли чуть ниже подбородка и она, словно не в состоянии успокоиться, трясущимися пальцами нервно пыталась заправить их за уши…

Короткую тишину разорвал визгливый вопль:

— Вот об этом и речь!! — взорвалась Красотка, сверля меня оскорбленным взглядом. — Ты просто выбрал ее! ЕЕ, не меня! Тебе на меня плевать!

Я сухо отозвался:

— Семь минут, время идет. Все что посчитаю ненужным в той комнате, где ты жила, прикажу сжечь! Шесть минут…

— Подлец! — прошипела она и пулей выскочила из кабинета.

Я с облегчением выдохнул.

— Позвать к вам Марину? — тихо поинтересовалась Ивета, кивнув на мои окровавленные руки.

— Не надо, я сам разберусь. Иди к себе.

Она безразлично поклонилась и ушла.

«Ну вот, мы остались в доме одни», — почему-то подумал я, вызывая по рации Семена.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. Безмятежные, свободные, Миру чуждые, холодные Звезды призрачных небес. К. Д. Бальмонт

Ивета

Я после обеда сидела у Марины, рассказала ей об утрешнем происшествии. При упоминании о Красотке Марина брезгливо поморщилась.

— Знаешь, я прекрасно понимаю, отчего она такая, понимаю, что по сути ее вины в этом нет, но выносить эту девицу могу с трудом.

И Корбан также скверно на нее реагировал. Странно, мне всегда казалось, что уж Марина точно одинаково хорошо ко всем относится. И тут такое признание!

— Так что с ней случилось? О каких неразрешимых проблемах, которые покрыли все ее выходки, все вздыхают? — Все еще под впечатлением от утренней атаки, я с трудом сдерживала раздражение. — Видимо, только я не в курсе.

— Ты с Георгом о ней не говорила? — спросила Марина, закончила с делами и с усталым вздохом опустилась в кресло.

Она все утро возилась с ранеными, на ферме для чего-то сколачивали огромные ящики, и все утро к Марине шли люди с мелкими травмами, в основном с занозами и глубокими царапинами, вроде мелочи, но даже позавтракать она не успела.

Я улыбнулась, разлила рябиновый чай по глиняным чашкам, придвинула к ней пирожки и присела за маленький столик напротив доктора. Пока Марина аккуратно пробовала выпечку, я поделилась:

— Это трудно объяснить, но мы с Георгом никогда не разговариваем. Только ругаемся, но в такие моменты он меня не слышит. А малейший аргумент в свою защиту с моей стороны или просто пояснение он воспринимает как дерзость, потому я в основном молчу, так всем спокойней.

— Ну, это понятно, сейчас ему можно угодить только полностью обесцветившись и слившись с атмосферой, чтоб он никого не видел, и не слышал. И ни малейшего своеволия! Ни-ни!.. — Усмехнулась она, подтягивая чашку к себе. — Ладно, ты прости его. Несмотря на гордый вид, он сейчас в ужасном состоянии. Вот он чуть оживет, поправится и тогда всем станет легче.

Я не стала громко выражать свое сомнение, что станет легче, (не с ним, точно). И в ответ только недоверчиво улыбнулась, пригубив чаю.

Марина насмешливым кивком оценила мое сдержанное молчание, но продолжила успокаивать:

— А насчет этой девицы, Красотки… По сути, ей все только рассказывают, что жизнь вокруг страшна и опасна, она сама ни с чем подобным толком не сталкивалась. Отсюда махровый эгоизм. Это она еще успокоилась, а то сначала, едва попала на ферму, строила козни в доме, ссорила Георга с Корбаном, очерняла их друг перед другом. Один раз пыталась убедить Георга, что Корбан ее изнасиловал. Но ей никто до этого