Стратагема несгораемой пешки - Андрей Евгеньевич Фролов

дел Синдиката. Особенно в присутствии посторонних. Он облизнул губы, прочистил горло, но когда заговорил, слова его лились легко и свободно.

— Тонг Пень не гадюка, — он чуть опустил голову, — он гадкая крыса. Спрятавшаяся в Альянсе крыса. Предатель, не имеющий права на жизнь. И если большие носы предлагают нам помощь в ударе по нему, мы должны воспользоваться. Большие носы знают, где скрывается Тонг Пень. Помогут найти подходы. Дадут нам лучших воинов, каких только рожала планета за пределами Поднебесной. Именно пешки помогут нам нащупать вялое брюшко жалкого Пеня, чтобы уже наши воины смогли вонзить в него меч…

Старик кивнул, посланники вздрогнули. Все шло по плану.

— Передайте Букету Платиновых Лотосов, что я приму предложение большого носа, — молвил господин Минг, внимательно рассматривая посланников. — Мы ударим по врагам наших новых друзей. Этот удар, как круг от круга на воде, нанесет глубокую рану Статусу «Хитоде». А значит, ослабит и европейские отделения якудза. От такой выгоды не отказываются, пусть Драконы знают мое решение… Ты хочешь еще что-то добавить, Лю?

Тот, как оказалось, хотел, что еще сильнее взволновало старика. Властитель Синдиката до сих пор не мог поверить, насколько мальчишка был похож на него самого, почти восемь десятков лет назад начавшего восхождение по опасной иерархической лестнице Триады…

— Люди с белой кожей коварны и хитры, — коротко поклонился Лю, говоря одновременно для всех присутствующих в гостиной, — подай им палец, они вцепятся в локоть… Поэтому, сколько бы бойцов не просил большой нос, я бы дал вдвое меньше. Так мы сбережем людей для атаки на предателя Пеня.

Старик покивал. Неторопливо, наслаждаясь моментом и продолжая выбирать одного из гостей. Легко щелкнул пальцами, привлекая внимание племянника. Тот послушно обернулся, и тогда глава Синдиката протянул ему стилет. Ошарашенный, перепуганный, мигом вспотевший паренек принял оружие, торопливо пряча клинок за коленом. Но по его вспыхнувшим глазам Старый Дракон видел — тот уяснил приказ, и готов беспрекословно исполнить его…

— Вы слышали решение, — сказал господин Минг, тяжело вздыхая. — Один из вас немедля донесет его до Букета Лотосов. Второй же… — от него не укрылось, как плечи посланников окаменели под дорогими пиджаками, — передаст предупреждение…

Он замолчал, подбирая слова, что уже через час станут осмысливать остальные Платиновые Лотосы, самые высокие бхикшу его криминального Статуса.

— Синдикат раздирают противоречия, — вкрадчиво продолжил старик. — Никогда за последние двадцать лет Триада не была так слаба, как сегодня. Не была так близка к развалу. Нас прижимает правительство. Нас громят большие носы из России и Европы. Мы почти потеряли контроль над всеми Америками. Нас обложили чайной блокадой. Но Драконам наплевать — они погрязли в интригах, предательствах и заигрались в совет директоров, забыв о том, кто на самом деле управляет Синдикатом…

По его знаку молодой Лю поднялся на ноги. Бесшумно обогнул коленопреклоненных визитеров, раболепно уткнувшихся в пол. Зашел за спину правому, удобнее перехватывая стилет. Господин Минг встретился с ним взглядом и закончил мысль, обращаясь к тому, кто выживет:

— Ты передашь Букету Платиновых Лотосов мое последнее предупреждение. И пусть оно станет наглядным примером того, что я делаю с людьми, встающими на пути процветания своего царства…

В последний момент обреченный посланник почувствовал угрозу. Вскинулся, пытаясь защититься, но парнишка уже наседал. Сбил кисть, обхватил за шею и другой рукой стремительно вонзил в горло длинный острый клинок. Тонкая струя крови ударила в сторону дивана, две капли упали в пиалу с остывшим молоком…

Глядя на трясущиеся руки племянника, господин Минг кивнул и улыбнулся.

27 декабря 2068 года. Лозанна. 22–32

Квартал был тихим, отреставрированным по последней моде — почти без машин, с запретом на полеты соратобу, лишенный яркой неоновой рекламы. Словно переносящий столетия на три назад. Если не смотреть поверх черепичных крыш и не обращать внимания на сверкающий небоскребами фон, то на самом деле можно было поверить. Узкие двухэтажные домики жались к брусчатому тротуару, словно их подпирали сзади; изготовленный под старину булыжник мостовой загадочно поблескивал в свете стильных фонарей.

По пустынной улице шли двое.

Неторопливо, мигая в полумраке огоньками сигарет и негромко переговариваясь. Один из них, высокий стройный мужчина в сером корсетном плаще и новомодной шляпе с высокой тульей, говорил много и с выражением. Словно делился чем-то со вторым — пониже ростом, поуже в плечах, в дорогом бордовом пальто. Тот отвечал робко, отрывисто и не всегда.

Широкий подбородок первого недовольно выдвинулся вперед — он замолчал. Второй, в бордовом, затушил сигарету об основание фонарного столба и спрятал окурок в специальном отделении золоченого портсигара.

Разговор не заладился, и Мартин с неожиданной грустью посетовал на это обстоятельство. Несмотря на вмурованную в его голову цифро-органическую дрянь, любовно выращенную в лабораториях Статусов, Карим оказался умеренным последователем Церкви Часа Отмщения. И в вопросе существования человеческой души вдруг занял позицию, для информационного курьера весьма необычную.

Дескать, развитие эволюционных теорий только укрепляет религиозную доктрину божественного появления человека. А внедрение в мозг таких недоизученных симбионтов, как инфокрипты и вовсе доказывает безграничность горизонтов сознания и смехотворность научных усилий по его познанию. А сам он? Сам он решился на эту рисковую — безрассудную, необратимую на 80 %, полную возможных побочных последствий операцию, — только потому, что был лишен выбора. А еще твердо верил в несокрушимость и правильность всего, что создано всесильным Тетраграмматоном, в том числе и умной электроники. И потому под лазерный нож ложился без толики страха…

Дальше парочка двинулась молча.

Миновала еще полсотни ярдов, свернула на набережную Уши, тихую, уютную, сохранившую очарование прошлого. Впереди, поблескивая отражением фонарей, раскинулось Женевское озеро. Навстречу мужчинам прошла пожилая супружеская пара, вежливо кивнув незнакомцам и даже улыбнувшись.

Данст, недовольный окончанием разговора с напарником, достал новую сигарету. Он уже дал себе зарок снова бросить курить по исходу партии, но пока таббабинол был другом и Мартин решил не отказывать себе в забытом удовольствии.

Там, где набережная вспухала выступающим в озеро балконом, они остановились.

Слева спускалась к воде каменная лестница, в тени деревьев приютились две лавочки. Накрытая стеклянным куполом, неподалеку от них протягивала озеру руки темная от времени женская статуя — благодарность от бельгийцев швейцарским госпитальерам Первой Мировой войны. Окружавший немногочисленных прохожих вечер молчал, почти не разрываемый ревом автомобильных моторов. Подступающая ночь дышала морозной влажностью. Из жилого дома на другой стороне улицы было слышно бормотание ведущего телепередачи.

Мартин облокотился на парапет. Сопровождавший