Братья крови - Русанов Владислав Адольфович

– Среди краковских Твардовских оборотней не было. Одни только колдуны.

– Ну да…

Я кивнул и слегка напряг память, вспоминая строки Мицкевича.

Пьют, играют, трубки курят — Дым, веселье, кутерьма; Шумно пляшут, балагурят, Ходуном идет корчма! За столом сидит Твардовский, Подбоченясь, как паша, И хохочет: «Я таковский! Пой, душа! Гуляй, душа!»[80]

Все засмеялись. Настороженность, которая вдруг появилась во взгляде Пашутина, исчезла как не бывало.

Жюстина принялась рассказывать о новом проекте, запускаемом в ведущем издательстве России. По замыслу маркетологов, тысячи подростков-людей должны будут, что называется, влет расхватывать новые книги о школе, в которой опытные наставники обучают юных вампиров, готовя их к непростой взрослой жизни. На мой взгляд – полнейшая чушь, ничего общего не имеющая с устоявшейся за века традицией подготовки птенца мастером гнезда. Жанна тоже скептически фыркнула, пробормотав непонятную для меня фразу: «Гарри Поттер на новый лад…» Оборотень вежливо кивал, но не высказал ни слова одобрения. И только Янина горячо поддержала идею, заявив, что в книгоиздательском бизнесе не так важна правдивость или новизна, как умение предугадать настрой читательской аудитории. Поэтому густой замес на Хогвартской школе волшебства и вампирско-подростковой тематике Стефании Майер может дать изумительный результат, а следовательно, Жюстине как признанному мастеру мистической прозы грешно отказываться от подобного предложения, тем более что ее главная задача – придумывать яркие, запоминающиеся образы главных героев и основную сюжетную канву, а остальное с успехом наверстают молодые, настырные писатели, готовые за малую толику продать плоды своего труда.

Через полчаса я извинился и попросил Змейку вызвать такси. Пора было посетить Бестужева. Янина наотрез отказалась прибегать к услугам платных перевозчиков-людей и вызвалась отвезти меня сама.

Апартаменты князя Санкт-Петербурга разительно отличались как от вызывающе-кричаще роскошных залов князя Прозоровского, так и от подчеркнутого аскетизма обиталища Амвросия. Здесь все говорило о богатстве и власти: неимоверно дорогие картины, авторской работы мебель из красного дерева, подлинные гобелены фламандских мастериц семнадцатого века, начищенная бронза и золото. Но подобраны все эти аксессуары были столь искусно, что в глазах стороннего наблюдателя складывались в единую гармоничную картинку и казались едва ли не скромными. Где-то я слышал байку, как отозвался один из современный русских нуворишей об Эрмитаже: «Бедненько, но чистенько». Так вот, тайный дворец князя Бестужева я сравнил бы с Эрмитажем, но всякий несведущий в истинной ценности произведений искусства просто пожал бы плечами.

Иногда я задумывался, чей талант стоит благодарить за этот праздник изысканного вкуса и гармонии. И все чаще приходил к ответу, что Сергей Александрович, хоть и весьма тонко образованный и обладающий чувством прекрасного вампир, не смог бы создать его в одиночку без Лауры Габриели. Почему? Не знаю, но что-то подсказывало – не мужских рук это дело.

Слуга крови в строгом смокинге, глядя печальными глазами пса, лишившегося хозяина, объявил мне еще в приемной, что его светлость изволит отсутствовать. Но если гостю из дружественной Малороссии будет угодно, то его примет ее светлость – княгиня Лаура.

Гостю было угодно, и дверь из красного дерева распахнулась перед ним.

Лаура Габриели полулежала на оттоманке, приветливо улыбаясь, но в глубине ее глаз я разглядел тщательно скрываемую тревогу. А вот сидевший на жестком стуле с прямой спинкой Карл Якоб фон Унгерн беспокойства не скрывал. Во многом именно они сделали Сергей Александровича Бестужева тем, кем он был сейчас, – мудрым правителем, решительным борцом с несправедливостью, меценатом и поклонником искусств. Именно благодаря им сообщество кровных братьев, собравшееся под крылом князя Санкт-Петербурга, являло собой образец утонченности и культуры не только на просторах Российской империи, но и давало фору многим на территории как Старого, так и Нового Света.

Когда закончилась война «Шестой коалиции»[81], корнет Сумского гусарского полка Сергей Бестужев, легко раненный французской саблей при Фер-Шампенаузе, приехал в Санкт-Петербург для отдыха и лечения. А в Каменном театре, который спустя полвека переименовали в Мариинский, пела звезда из солнечной Италии Лаура Габриели, правнучка великого Джованни Габриели[82]. В те далекие годы двести фунтов нутряного сала еще не были обязательным атрибутом оперной певицы. К ногам прекрасной Лауры падал весь цвет российского дворянства – самые блестящие офицеры, от покрытых шрамами ветеранов, помнивших еще Рымник и Фокшаны, до безусых юнцов, получивших производство в чин уже после изгнания Бонапарта за пределы Российской империи. Но она не устояла лишь перед жемчужно-серым ментиком корнета Бестужева. Долгое время Лауре удавалось скрывать от любовника, что она – не человек, а вампир. Нежелание известной певицы принимать участие в пикниках на берегу Финского залива и вообще ее нелюбовь к солнечному свету объясняли чудачествами звезды.

Шли годы. Лаура Габриели, имевшая намерения вернуться в Милан еще в шестнадцатом году, задержалась в Северной Пальмире вплоть до коронации Николая Павловича. Тогда же Сергей Бестужев, оставивший службу по состоянию здоровья – пальцы левой руки отказывались сгибаться из-за плохо сросшегося сухожилия, – увлекся новомодными политическими движениями, стал ярым приверженцем республиканского строя и противником монархии. «Союз спасения» сменился «Союзом благоденствия», а потом плавно перетек в «Северное общество». Вместе с кузеном Николаем Сергей Бестужев готовил «Манифест к русскому народу», принимал участие в бесславно окончившемся восстании на Сенатской. Правда, он не до конца утратил понятие о благородстве и офицерской чести, толкнув под локоть Каховского, когда тот стрелял в Милорадовича[83], хотя генерала это и не спасло.

Сергея Александровича ранило шальной пулей. Когда мятежных солдат прогнали с площади, его посчитали убитым, одним из тех самых тридцати девяти тел во фраках и шинелях, о которых составлял донесение статский советник Семен Корсаков для департамента полиции. Но Бестужев выжил, уполз на квартиру к Габриели, где несколько дней скользил по тонкой грани между жизнью и смертью. Лекарей вызывать опасались – замешанных в бунте разыскивали жандармы. А раненому становилось все хуже – воспаление легких наложилось на гниющую рану. В конце концов отчаявшаяся итальянка предложила отставному корнету укус.

Такое часто случалось. Вампирам свойственно влюбляться в смертных, равно как и наоборот. Когда смертный сходится с бессмертным, трудно говорить о равенстве. Тогда мы очень часто нарушаем закон Великой Тайны. И очень часто влюбленные вампиры предлагают предмету своей страсти инициацию. Помнится, я уже упоминал, что далеко не каждый из кровных братьев может сделать из человека подобного себе? В Средние века подобные попытки не раз, не два и даже не сотню раз приводили к появлению «зверей» или к гибели человека во время инициации. В девятнадцатом веке уже научились без нужды не рисковать. Если вампир не был уверен в своих силах и умениях, то приглашали опытного мастера. Именно так и поступила Лаура Габриели. Она обратилась к Карлу Якобу фон Унгерну, выходцу из остзейских немцев, который к тому времени оставил службу императору и России и вел мирное, насколько это возможно, существование мастера гнезда. Маленького, но дружного и имеющего некоторое влияние на жизнь Санкт-Петербурга.