Михаил Ахманов - Я – инопланетянин

– Да, слова их мудры, но слаб наш разум, не постигающий смысла изреченного. И потому мы ждали тебя, Хранитель, чтобы ты разъяснил нам шепот татхагата и сугата[61]. Наставил, если мы заблуждались, и ободрил, если наши поступки не увеличили зла.

Поистине, передо мной был мудрец! Он не просил меня карать, спасать и защищать, а лишь ободрить и наставить. И он не требовал знамений и чудес, ибо, служа не религии, а вере, в них не нуждался. Вера его была естественной и совпадала с той, какая практикуется на Уренире; человек занимал в ней особое место и, поднимаясь со ступени на ступень, мог превратиться в божество[62]. Почти в божество; все-таки в космической иерархии Старейшие были рангом пониже, чем Вселенский Дух.

– Что ты хочешь знать? – спросил я, поудобнее устроившись на камне.

– Только одно, Хранитель, только одно, но самое важное. – В задумчивости он поднял глаза к небесам. – Нам ведом путь и ведомы цели: безгрешная жизнь без посягательств на чужое, в юности – счастье любви, в зрелые годы – радость познания, в старости – нирвана, а затем – полет во тьму, который кончается светом новой жизни… Путь известен, но почему мы с него сошли? Почему устремились дорогой насилия? И как вернуться на истинный путь?

Я проследил его взгляд – он, не мигая, смотрел на солнце. На животворное светило, сиявшее над ледяными пиками гор, над всеми странами и континентами восточной половины мира, над городами, полями, лесами и над долинами Афганистана, где начиналась новая война. Еще четыре с половиной года, и пламя ее станет пожарищем; дрова доставят с севера и увезут обратно горелые поленья в цинковых гробах…

Вздохнув, я сказал:

– Ты спрашиваешь, как выйти на истинный путь? Что ж, давай это обсудим. Поговорим, разберемся…

Мы говорили и разбирались ближайшую половину столетия.

Я посещал Аме Пала нечасто, раз в три-четыре года, но дружбе это не было помехой. Друг – как старое вино, которое держат к великим праздникам и пьют, считая драгоценные капли, пьют в молчании или под неторопливый разговор, который, однажды начавшись, не прерывается годами.

Я не пытался объяснить ему, откуда прибыл, как и для чего попал на Землю. В мире Аме Пала, отнюдь не менее реальном, чем мир огромных мегаполисов, экранолетов и чудес генетики, эти вопросы были ясны как божий день. В бесчисленных вселенных-сахалока есть обитаемые области, и в каждой живут существа определенной природы: боги – высшие и низшие, духи и демоны, преты, асуры[63], животные, неисчислимое множество будд и души людей, что дожидаются перерождения. Одни враждебны к смертным, другие безразличны, а третьи настроены благожелательно; они и шлют на Землю пророков и хранителей, дозволив той или иной душе принять человеческий облик.

Поразительно, если вдуматься! Ольга узнала, кто я такой, и эта истина ее убила, но если бы я поделился ею с более сильными и мудрыми людьми – к примеру, с каким-то великим ученым, физиком или философом, – то в этом случае тоже не обошлось бы без проблем. Думаю, такая личность, справившись с шоком, тут же захотела бы узнать, какие двигатели мы изобрели для путешествий в Галактике, как, по нашему мнению, она устроена и как внедряется психоматрица Наблюдателя в мозг земного существа. Пожалуйста, поподробнее, не упуская никаких деталей… лучше – с графиками и уравнениями… может быть, построим компьютерную модель?..

Но для Аме Пала мой полет в виде ноосферного луча, как и мое слияние с младенцем Даней, были вещами самоочевидными. Конечно, души перемещаются в сахалоке без фотонных звездолетов и остальных нелепостей; конечно, они возрождаются в земных телах, когда приходит срок… И если у души есть цель, высокая и благородная, если душа – аватара[64], то он исполнит предназначенное, странствуя в жестоком мире и подвергаясь тем же опасностям и мукам, что и обычный человек. Бывает, что авата-ра-Хранитель устает, нуждается в отдыхе и поддержке… Где он получит их, если не здесь? На склоне Тиричмира, в месте могущества и мудрости… Там, где космос говорит с Землей…

Все это было понятно Аме Палу, который в определенном смысле имел о Вселенной более здравое представление, чем астрофизики из Гарварда и Маунт-Паломара. Я часто размышлял об этом парадоксе, лежа в келье на шкурах яков и ощущая, как излучение эоита пронизывает мою плоть. Думаю, что западный мир, выросший из греко-римской цивилизации, принял ее наследие и ограничился рациональным знанием, затворившись в клетке аксиом и терминов, определений и уравнений. Пространство клетки расширяется, но медленно, и каждый новый шаг стоит затрат и усилий – нужны приборы, помещения, специалисты и, разумеется, новые идеи, которые рождаются лишь в гениальных умах. Интуитивный путь познания гораздо проще; он начался в Бгипте, но о нем забыли после нашествий персов, греков, римлян, христиан и мусульман. Египет был слишком далек от европейских берегов и слишком замкнут, чтобы превратиться в империю и стать колыбелью западной культуры. Другое дело – Восток, Китай и Индия, где не дробили мир на атомы, а попытались осмыслить его целиком. И кое-что поняли, если судить по тому, что Аме Пал не задавал мне вопросов о звездолетах и уравнениях.

Помню тот день, когда я возник в его дворике, покинув ранчо в Мисьонесе… Явился из пустоты, сел у бассейна на камень, вдохнул живительный воздух и закрыл глаза. Мы молчали, и это молчание длилось долго; солнечный диск успел подняться над горной вершиной, перевалить ее и опуститься в долину Читрала. Наконец он сказал:

– Ты в горести, Хранитель. Тебя покинул близкий человек, и теперь душа твоя корчится в муках. Ты упрекаешь себя, ты ищешь вину и посыпаешь рану солью… – После паузы Аме Пал добавил: – Могу ли я напомнить, что встреч без расставаний не бывает, как не бывает и радости без горя?

– Это мне известно, мой мудрый друг. Он погладил бритый череп.

– Думаю, ты потерял женщину. Я знаю, что такое любовь, и помню, что значит ее потерять. Когда я был молод… – Его глаза затуманились, словно полированный агат зрачков покрылся росой. Потом он произнес: – Ты человек, Хранитель, и я человек. Нельзя прожить жизнь, не ведая волнений сердца, не одаряя любовью и не принимая ее, не мучаясь, не страдая… Такая жизнь скучна, как свиток бумаги, на коем не написано ни слова. А твой свиток не пуст. Нет, не пуст!

Протянув руку, Аме Пал коснулся моего колена. Елаза его снова стали живыми и блестящими.

– Время идет, свиток разворачивается, и будет в нем написано все, что приготовила тебе судьба. Даже боги подчиняются карме… Твой кармический путь тяжел, но разве, пройдя через множество воплощений, ты не получишь достойной награды? И разве память о пережитом, о твоих возлюбленных и друзьях, не будет с тобою навечно?

Может быть, ты вспомнишь и меня, твоего недостойного собеседника…

Я киваю, а он продолжает говорить, снимая с моего сердца груз печали. Голос его негромок; он уже не смотрит на меня, а будто размышляет вслух, глядя на темную воду в бассейне:

– По-разному уходят люди. Одни – в покое и мире, другие – в тревоге за близких, оставшихся беззащитными, третьи – в отчаянии и страхе, но это простительно: не всякая душа желает покинуть тело и покориться неизбежному. Уходят без боли или в страданиях, рвут жизненную нить одним ударом или пилят тупым лезвием, мучаясь сами и мучая других… Но и в этом нет греха; жизнь – великое сокровище, и только владеющий им решает, когда пришла пора расстаться. Плохо, когда уходят с ненавистью. Там, на западе, – он вытянул руку к афганской границе, – рвутся жизни тысяч людей, и там бушует ненависть. Она надвигается, как туча, темная туча, что затмевает свет моей обители. И так – год за годом… – Аме Пал покачал головой и повернулся ко мне: – Скажи, та женщина, которую ты вспоминаешь, ушла без ненависти?

– Да. В страхе, тревоге, отчаянии, но без ненависти.

– Значит, она возродится человеком, и, если написано в свитке судьбы, ты ее встретишь. – Он сделал ритуальный жест. – Я буду молиться, чтоб это свершилось. А ты, Хранитель, будь внимателен: узнай ее, не пропусти…

Лицо Ольги всплыло передо мной, шевельнулись в улыбке губы, сверкнула полоска зубов, и я внезапно понял, что прощен. Прощен не за то, что случилось, а за свое бессмертие, могущество и знание – за все, что охраняло меня, отгораживало от земной реальности, с которой Ольга была слита, как водяная капля с океаном.

– Не пропущу! – выдохнул я. Потом спросил: – Ты говоришь, что люди уходят по-разному, в тоске и в мире, в покое или в страхе… Как уйдешь ты?

Глаза Аме Пала весело блеснули.

– Об этом мы узнаем, когда мой свиток развернется до конца! Я узнаю и ты! Непременно!

– Как?

– Что-нибудь придумаю. Там, – он поднял к небу лицо, – скитаются души праведников, целые сонмы душ, а еще – боги, асуры, будды… Вдруг найдется такой, который передаст тебе привет? Я попрошу.