Михаил Ахманов - Я – инопланетянин

– Богохульник!

– Идиот!

Эти выкрики прозвучали в унисон, словно удары по гвоздям, забитым в крышку гроба. Ероба, в котором хоронили веру… Вера, пусть наивная, простая, безыскусная, – великая вещь, дарованная лишь гениальным провидцам; она зовет к добру и милосердию, к смирению, щедрости и справедливости. Но вслед за верой, уничтожая ее – или, как минимум, искажая, – приходит религия: обряды, ритуалы, храмы, святые канонические книги и обязательный корпус доверенных лиц, вещающих от божьего имени. Еще, разумеется, деление на своих и чужих, на правых и виноватых с младенческих лет. Виновных в том, что родились евреями или армянами, арабами или китайцами, с крючковатым или плоским носом, с темной или желтоватой кожей…

Я поднялся и стянул комбинезон, пропахший чужой смертью.

– Вы правы, Берг, у меня нет ни рации, ни телефона, и мы не ожидаем вертолет. Божьим посланникам это ни к чему. Бог вас спас, и он посылает вам знамение – чудо, чтобы вы поверили в мои слова.

Вытянув руки с раскрытыми ладонями, я оторвался от пола и повис в воздухе, окруженный сияющим ореолом. Так происходит лишь при обильном истечении энергии, а я ее не жалел, не думая в этот момент, хватит ли силы, чтобы вернуться на палубу «Воина радуги». Конечно, смешная выходка, даже глупая… Но как посмотреть! Я, Даниил-Асенарри, прожил сорок лет среди людей, не ведая, смогу ли убедить кого-то в том, что…

Мысль моя прервалась, когда я опустился на пол. «Кое-кого ты убедил, – напомнил я себе об Ольге, – и знаешь, чем это кончилось. Попробуешь еще раз?»

Ну, почему бы и нет?..

Послав энергетический импульс, чтобы приободрить своих подопечных, я произнес:

– Встаньте и подойдите сюда!

На Уренире нет врачей; мы не болеем, не воюем, а исцеление случайных ран – личное дело каждого или любого из нас, если раненый в беспамятстве и потерял контроль над телом. Здесь я не способен к врачеванию, но всплеск живой энергии, которой я поделился с Салехом и Бергом, поддерживает лучше, чем транквилизаторы, и ускоряет метаболизм. Я знал, что они чувствуют сейчас: кажется, что ты здоров, что нет ни боли, ни усталости и в следующий миг ты взлетишь в небеса, словно крылатый житель Суука.

Они поднялись и зашагали ко мне, как пара сомнамбул – глаза раскрыты, движения уверенны и четки, дыхание глубокое, спокойное. Я обнял их за плечи.

– Берг, вы хотели отправиться в госпиталь, и вы там будете. Салех, куда доставить тебя? Может, к родителям в Назарет? Или в Мекку? Ты был когда-нибудь в Мекке?

Не отвечая, он глядел на меня широко распахнутыми темными глазами в ожерельях густых девичьих ресниц. Потом прошептал:

– Аль имам аль гаиб…[59] Прости, господин, что я не узнал тебя…

– Ты должен заслужить прощение, мой мальчик.

– Как? Скажи, и я, клянусь Аллахом…

– Все уже сказано. Довольно крови! Примиритесь, братья! Ты передашь это своим товарищам. Ты и он. – Я посмотрел в бледнеющее лицо Берга, потом повернулся к Салеху: – Так куда ты желаешь попасть?

– В наш лагерь, если будет на то твоя воля.

– Хорошо, но перед этим – в госпиталь. Даже аль гаиб не может раздвоиться и оказаться сразу тут и там.

Берга я оставил в одной из палаток и вызвал дежурных врачей. Он был на грани обморока – не из-за ран, хоть и весьма серьезных, а по причине глубокого изумления. Человек принадлежит тому языку и той стране, где расцвело начало жизни; в этом смысле Берг являлся больше немцем, чем евреем. Немцы же, как известно, прагматики, и чудеса повергают их в ступор.

Я больше рассчитывал на Салеха – этот был молод, полон энтузиазма и готов принять чудесное, не требуя рациональных объяснений. Когда я покидал его в развалинах арабского квартала, он, опустившись на колени, поцеловал мне руку. Он обещал, что станет новым мессией и передаст правоверным волю Аллаха – сложить оружие и примириться с братьями. Он в этом поклялся и оросил слезами мои босые ноги.

С тех пор прошло немало лет, но в Палестине все еще воюют – так, время от времени, чтобы не забылось, кто тут старший брат, а кто – приживала младший. И я не слышал, чтобы среди арабов явился мудрый шейх Валид Салех с проповедью мира и терпимости… Возможно, юноша погиб, но что-то говорит мне, что он выжил, однако позабыл о нашей встрече или уверился в том, что повстречал посланца дьявола. В самом деле, дьявол способен на разные хитрости, чтоб уловить правоверную душу, а пощадивший врага – его законная добыча… Салех, надо думать, врагов не щадит.

Видеть. Фиксировать. Запоминать.

Храм Святого Петра, полотна Рафаэля и Эль Греко, статуи Микеланджело и Кановы, Парфенон, Исаакиев-ский собор, грозные львы на синих стенах Вавилона, рисунки Хокусая, Колизей, Чичен-Ица, лежащая в джунглях Юкатана, строгий силуэт Фудзи, причудливые индийские святилища, Большой Каньон, Ниагара, парижские бульвары, Лувр, Прадо, Эрмитаж – снова изваяния и картины, запечатлевшие мгновенья прошлого, драгоценная мебель, оружие, украшения… Библиотеки, архивы, фильмотеки – мириады книг, рукописей, карт, пергаментов и папирусов, коробки и кассеты, полные красок, звуков, пейзажей, лиц… Древние усыпальницы, базилики, капеллы – фрески, витражи, резное дерево, покровы, шитые золотом и серебром… Гром оркестра, нежная мелодия флейты, белый лебедь, умирающий на сцене, буйство бразильского карнавала… Сокровища, сокровища, сокровища!

Но…

Гоу, гоу, гоу, гоу!.. Коммандос в зеленых беретах на берегах Меконга и Персидского залива, в Панаме и Гренаде; побоища меж черными и белыми – в Чикаго, Бостоне, Нью-Йорке; лязг танковых гусениц на улицах Москвы; кровая резня между тутси и хуту; взрывы в Париже, Белфасте, Мадриде, в российских городах и весях; красные кхмеры и хунвейбины; тюрьмы и лагеря, особые отделения в психушках; вооруженные фанатики – исламские, ирландские, бакские, сицилийские; триады, секты, банды, мафия, наркобароны, торговля людьми… Войны, насилие, разбой! На Кавказе и Балканах, в Ливане и Средней Азии, в Камбодже, Вьетнаме, Ираке, Корее, в Анголе, Конго и Чаде, на Кубе и в Перу, в Эфиопии и Никарагуа…

Гоу гоу гоу гоу!..

Немного в этом мире тихих мест. Скажем, мой домик в чешском селении Девичка или аргентинское ранчо… Но даже там я не способен отрешиться от повседневного бытия и стать самим собой, Арсеном-Асенарри, личностью, соединившей уренирский дух с духом и плотью Земли. Мир, в который я внедрен, словно чаинка в кипяток, и там напоминает о себе – письмами, что приходят на мой покет-комп, скороговоркой диктора на экране ти-ви, музыкой, долетевшей от соседей, шелестом шин или гулом экранолета. Порвать эти связи тяжело, и потому мне дорог Тиричмир, край покоя и забвения. Точка на лике планеты, в которой Земля общается с космосом, ее уста и уши, место неторопливых бесед, горы под ярко-синим небом, прохладный воздух, пронизанный излучением эо-ита…

Эти эоитные зоны – особый, не до конца понятный феномен. Мы знаем, что в каждом породившем разум мире с течением лет накапливается, формируя ноосферу, информация, которую можно считать продуктом ментальных излучений автохронов. Ее объем зависит от числа живущих на планете, от уровня их мышления и, разумеется, от времени; в некий момент, достигнув границы прорыва, она истекает в космос, соединяясь с общевселенской ноосферой. Эта субстанция есть измерение мирового континуума, которое не способны воспринять приборы, но мозг, высокоразвитый мозг, с ним неразрывно связан; можно сказать, что он питает ноосферу мыслями, являясь в то же время ее материальной основой. Обратное – восприятие мозгом ноосферных течений – тоже не исключается, и это дарит существам из плоти и крови новые идеи, возможность телепатического контакта, мгновенных перемещений и предвидения будущего. В процессе эволюции связи с ноосферой крепнут, инициируя рост воспринимающих центров и пропускную способность ментальных каналов, а это значит, что разум может перейти на новую ступень: человек становится Старейшим.

Вернусь, однако, к планетарной ноосфере. По неизвестным причинам ее сопряжение с космосом всегда локально и происходит в определенных точках или эоит-ных зеркалах, разбросанных примерно на равном удалении по всей поверхности планеты. На Земле подобных точек пять: в Антарктиде на восьмидесятой параллели, в Карском море у таймырских берегов, в высокогорных Кордильерах близ границы Перу и Боливии, около Ти-ричмира и, наконец, в Атлантике, в районе Бермуд. Три первые зоны практически безлюдны и редко посещаются, последняя тоже не слишком населена, но через нее проходят морские пути и трассы авиалайнеров. Что же касается Тиричмира, то вокруг него, за некой сакральной границей, лежат афганские и пакистанские селения и города, в том числе крупные – триста километров до Чарикара, Кабула и Исламабада, а до Мардана и Пешавара того ближе.

Тиричмир… В сущности, именно здесь таится Шамбала, Шангри-Ла, центр притяжения буддизма, да и иных, не столь умозрительных религий. Здесь, а не восточнее, не в Тибете, не в сердце Гималаев. Кому положено, тот знает об этом и молчит. Иногда, от скуки либо движимый финансовым интересом, садится за пространные записки, повествуя, что обнаружил Шамбалу где-то за Бутаном или Непалом, у озера Пумаюм-Цо либо в районе Самсан-га или Луггара и в других местах, куда даже в нынешний век не каждый доберется. В этой мифической Шамбале имеются все атрибуты, способные эпатировать публику: тайные пещеры, озера с мертвой и живой водой, книги с загадочными письменами, шкуры йети и мудрецы тысячелетнего возраста – хранители сей юдоли слез и печалей. Действительность скромнее: монастырь на южном склоне Тиричмира, монахи в оранжевых балахонах числом десятков шесть, стадо яков, огороды, хлева, жилые кельи, храм. Еще, разумеется, камни, горное пастбище, солнце, небо и Аме Пал.