Валентин Егоров - Шпион Его Величества

На следующее утро лейб-гвардии капитан Румянцев одновременно с гонцом, везшим в Москву царское письмо, покинул борт линейного корабля «Ингерманландия».

Как в свое время я и предупреждал государя Петра Алексеевича о возможных проблемах в существовании антишведской коалиции, так оно и получилось, ничего у государя с датчанами не сварилось, они оказались способны только на то, чтобы вести пустые разговоры и давать неисполнимые обещания. После возвращения великого флота в Копенгаген государю все-таки удалось добиться того, что лебедь, рак и щука научились ходить единой кильватерной колонной и дружно выполнять простые и сложные маневры вблизи датских и шведских берегов. По случаю единения великих европейских государств в этом флоте Петр Алексеевич учредил медаль «Владычествует четырьмя, при Борнхольме» в память об этом событии.

К этому времени в отношениях между двумя монархами, государем Петром Алексеевичем и королем Фридрихом IV, наметились первые трещины. Государь Петр Алексеевич все более и более убеждался в том, что дальше обещаний датский король пойти не мог. Видимо, устав от своих пустых обещаний, Фридрих IV под любыми предлогами начал избегать и уклоняться от личных встреч с Петром Алексеевичем. При датском дворе все чаще и чаще начали слышаться реплики о невоспитанности и варварском поведении русского царя и его придворных.

Ганноверский министр Бернсдорф стал постоянным визитером двора датского короля. Мои люди при дворе Фридриха IV неоднократно в своих записях доносили о нелестных его высказываниях по отношению к Петру Алексеевичу и войску Аникиты Репнина. Но и сам Фридрих IV не стеснялся, открыто высказываясь по поводу того, что присутствие русских войск в Мекленбурге наносит вред датско-русским отношениям и подобно удару ножом в спину датского королевства. Ганновер же практически превратился в центр антирусских настроений, а свою государственную политику это немецкое герцогство стало в основном ориентировать на то, чтобы государь со своими войсками как можно быстрее покинул бы все германские земли.

Петр Алексеевич внимательно прочитал послание британского короля Георга I английскому адмиралу сэру Джону Норрису, доставленное в Копенгаген ганноверским министром Бернсдорфом. Затем это письмецо государь швырнул мне в лицо и хмуро сказал:

— Знаешь, Алешка, почему-то я верю тебе, что это письмо моего английского братца Георга действительно им писано и им подписано. Но я-то хорошо знаю Джона и верю в то, что этот хитрый морской лис на такое дело не пойдет. Кому это хочется в мире прославиться тем, что стал цареубийцей. Ты помнишь, какие у этого адмирала были глаза, когда мы с тобой на его флагманский корабль доставили тело убитого на борту «Ингерманландии» англичанина. Уже по одному этому можно было понять, что адмирал ничего о готовящемся покушении не знал. А ты, подлец, воспользовавшись случаем, с него потребовал тысячу гинеев,[85] целое богатство получил.

Уже на следующий день адмирал сэр Джон Норрис в сопровождении пары офицеров британского флота прибыл в замок, в котором стоял царский двор. Его встречать вышел Борька Куракин и сразу провел на кухню, где Петр Алексеевич завтракал и расслаблялся, разговаривая со мной. Увидев входящего британца, в пух и прах разодетого в белый мундир с красными отворотами, я вскочил со своего стула и, рукавом протерев сиденье, пододвинул стульчик Джону Норрису, чтобы он мог позавтракать вместе с государем.

До этой встречи этот британец уже несколько раз встречался с нашим государем, знал и привык к его простому обращению. Своими белыми панталонами он вполне спокойно устроился на несколько грязноватом стуле, мною поданном. А свою треуголку сбросил на руки одному из сопровождающих его офицеров, а затем честнейшими глазами морского волка уставился в глаза Петру Алексеевичу. Тот взял тарелку с куриными костями и, одним движением руки сбросив их на пол, швырнул на тарелку четверть курицы, после чего тарелку пододвинул под нос британскому адмиралу.

Адмирал Норрис был истинным британским аристократом и большим политиком, было видно, что этот британец сейчас колеблется, решая, есть или не есть грязный ошметок курицы. Со стороны я наблюдал за тем, как делается британская политика: очень нерешительно и двумя пальчиками сэр Норрис пододвинул к себе тарелку с курицей и посмотрел по сторонам в поисках ножа и вилки. Зря он это сделал, ведь наш государь был простым человеком, любил простую народную еду, которую полагалось есть одними руками.

Тогда политик в сэре Джоне Норрисе взял вверх верх над аристократом, он отбросил обшлага рукавов адмиральского мундира и, заказав мальвазии, руками схватил курицу. Я же мысленно ахнул, сэр Джон Норрис оказался великолепным и предусмотрительным политиком, предугадав следующий дипломатический ход нашего государя, он перешел в контрнаступление. Ведь как большой дипломат адмирал Норрис был бы не вправе отказать Петру Алексеевичу, когда бы тот предложил ему выпить вместе с ним свою любимую анисовку.

Но я зря восхищался дипломатическими талантами и увертками сэра Джона Норриса, противу железной воли государя и дипломатия не поможет, на кухню для перевода пришел Борька Куракин,[86] он принес бутыль анисовки.

Но перевода не потребовалось, государь Петр Алексеевич из-за пазухи достал и в лицо британского адмирала бросил письмецо от Георга I. Да, британцы — люди не от мира сего, это надо же такое выдержать, когда тебе в морду бросают секретнейшее письмецо, о существовании которого мир и слышать не должен был. Все это время адмирал Норрис оставался невозмутим, словно Будда в пагоде, он даже успел крепкими зубами хватануть кусок нашей курицы и совершенно не хотел этого куска упускать. Жуя, он жирными руками — это была британская хитрость: оставив жирный след рук на письме, после выяснить, каким оно образом попало в наши руки, — развернул королевскую цидульку и внимательно ее прочитал.

В этот момент всеми силами я пытался мысленным щупом проникнуть в сознание этого британского адмирала.

Но до чего эти британцы являются предусмотрительными людьми!

Ну скажите, зачем сэр Джон Норрис, отправляясь на встречу с русским государем, на свою голову натянул серебряную сеточку! Ведь только великие знатоки магических искусств знали о том, что сеточка на голове являлась непреодолимым препятствием любому мысленному проникновению в сознание человека.

Адмирал Норрис, не обращая внимания на находящихся в кухне людей, поднялся на ноги и несколько раз в глубокой задумчивости взад и вперед прошелся перед Петром Алексеевичем. В этот момент наш государь наконец-то прекратил жевать курицу и, взяв в руки бутылку анисовки, начал внимательно рассматривать ее содержимое. По недовольному виду государя и его нахмуренным бровям было понятно, что ему не совсем понравился цвет этой жидкости. Он уже открыл рот, чтобы в очередной раз объяснить Борьке, что тот должен хорошо разбираться не только в своей вшивой дипломатии, но в окраске анисовки.

Адмирал сэр Джон Норрис прекратил метаться по кухне, остановился перед государем и на неплохом русском языке произнес:

— Государь Петр Алексеевич! Аглицкий адмирал не может выполнить приказ ганноверской канцелярии и запросит официального подтверждения этого приказа лондонскую канцелярию британского короля Георга Первого.

С этими словами британский адмирал сэр Джон Норрис снова сел на грязный стул, взял в руки оловянную чарку и смело протянул ее Петру Алексеевичу.

На следующее утро, перед самым рассветом, недвижимое тело сэра Джона Норриса, великого адмирала, дипломата, политика и человека, вынесли из адмиральской каюты вице-адмирала Петра Михайлова и на руках осторожно перенесли к борту «Ингерманландии», где к тому времени уже пришвартовался баркас с флагманского корабля английской эскадры. Для проверки прицела и меткости матросов экипажа и для вящей предосторожности по приказу капитан-командора Мартина Гесслера первым в баркас сбросили пьяное тело одного из английских офицеров, которые сопровождали адмирала Норриса.

Бросок получился удачным, тело британца упало прямо в руки английских матросов. Затем пошло тело сэра Джона Норриса, и на старуху бывает проруха: как наши матросики ни прицеливались и ни примерялись, бросок у них не получился, несмотря на стоящий в копенгагенской гавани полный штиль. Тело британского адмирала упало в двух метрах от борта баркаса и начало быстро погружаться в воду. Пьяным и море по колено, а адмирал сэр Джон Норрис был более чем пьян, он был вусмерть накачан анисовкой, поэтому с ничего не выражающим лицом начал спокойно тонуть.

Матросы на борту «Ингерманландии» и британские матросы аглицкого баркаса недоуменно наблюдали за тем, как тонет великий флотоводец. Русские и британские офицеры флота подобного конфуза или промашки не ожидали, поэтому сами не прыгали за борт судов и своим матросикам такого приказа о спасении великого флотоводца не отдавали.