Техника игры в блинчики - И. А. Намор

в Турине, Степан несколько раз ловил на себе непонимающий и даже испуганный взгляд Фионы, вызванный его странным поведением. На улице, в ресторане, в очередном соборе – накатить могло где угодно, в любой момент. И, разумеется, Фиона просто не могла не заметить его «отлучек», и реагировала соответственно. Да и как еще прикажете смотреть на человека – пусть любимого, самого лучшего – и прочая, и прочая, и прочая… – когда он вдруг прерывает разговор, «стирает» с лица улыбку и сидит, уставившись в одну точку. Пять минут, десять, двадцать. Будто проваливаясь внутрь себя, не реагируя ни на что, страшный и страшно чужой в своей потусторонности.

К счастью, зависал Матвеев не так часто и на недоуменные взгляды девушки вовремя – или почти вовремя – отвечал обезоруживающей улыбкой. Чего проще – накрыть своей ладонью узкую и прохладную кисть Фионы, правую – с небольшим шрамом у основания большого пальца, слегка сжать, будто извиняясь, и…

«Муза, будь она неладна! – сказал он однажды с извиняющейся улыбкой. – Приходит незваной, приносит вдохновение… Надеюсь, ты не будешь ревновать меня к музе? Иначе мне придется заняться чем-то другим. Стать бухгалтером, например, или автобусным кондуктором. Уж их-то точно вдохновение не посещает, более того – оно им категорически противопоказано!»

Фиона рассмеялась в ответ – искренне и с удовольствием. Она любила слушать Майкла, щедро пересыпавшего свою речь оригинальными каламбурами, меткими замечаниями, свежими шутками, наконец. Иногда, впрочем, балансировавшими на самой грани приличий, но оттого и более острыми, пряными.

«Piquantly», – подумала она и отчего-то покраснела.

«Эх, девочка… если бы ты знала, сколько лет потребовалось человечеству, чтобы придумать то, чем я так щедро разбрасываюсь…» – подумал Матвеев.

По правде сказать, не все bons mots[40] Степана были заемными, кое-что действительно рождалось экспромтом, однако и не все «родившееся» могло быть поведано «городу и миру». Кое о чем следовало помолчать даже в присутствии Фионы. Или, напротив, именно в ее присутствии…

* * *

Спустившись в гостиничный ресторан к завтраку один, – Фиона почувствовала легкое недомогание, естественное и периодически возникающее у всех женщин, и наотрез отказалась выходить из номера, – Матвеев, как обычно, попросил свежие газеты… Ну, или относительно свежие.

«Все-таки, в чем-то Италия остается глухой европейской провинцией – в отношении прессы, например».

Настоящей прессы, конечно же – британской или, в крайнем случае, французской. Не считать же средствами массовой информации «местные „листки“», наполненные, как поганые ведра, до краев, помоями фашистской пропаганды!

«Информации! Ха-ха! Дезинформации, в лучшем случае, а то и откровенной, по-южному экспрессивной и многословной лжи».

Что туринская La Stampa, что миланская Corriere della Sera – та же жопа, только в профиль.

Когда официант принес вместе с какой-то разновидностью местного омлета – «О, где ты, где родная яичница и жареный бекон, не говоря уже о гренках!» – «Пари-суар», единственное достоинство которой заключалось в том, что иногда на ее страницах публиковался Сент-Экзюпери, Степан обреченно подумал, что еще немного, и он попытается всеми правдами и неправдами раздобыть «нормальных» газет – пусть и недельной давности, или купить радиоприемник.

«А обратно ты как его повезешь? Багажом? Проще сразу выкинуть с третьего этажа!» – внезапно проснувшийся, внутренний голос не потерял за время своего отсутствия ни капли ехидства.

«Отзынь, зуда!» – Степан раздраженно отмахнулся от вылезшего непрошеным «альтер эго» и развернул газету, сделав первый – длинный – глоток кофе.

Матвеев терпеть не мог столь популярную здесь «миланскую» обжарку кофейного зерна. Иногда у него складывалось такое ощущение, что в чашку подсыпают толченого угля для цвета и вкуса. Но, как говорится, за неимением горничной приходилось довольствоваться… хм-м… тем, что есть.

«И что там новенького в мире творится?»

В фокусе взгляда на события, происходящие в Европе и мире, по версии «Пари-суар», в первую очередь оказалась, разумеется, война в Испании. «Рождественская бойня», изрядно охладившая наступательный порыв «красных» и почти ополовинившая обороняющуюся группировку санхурхистов, по мнению французских журналистов, привела к возникновению локального позиционного тупика в «битве за Саламанку».

И тут же еще одна неприятность – в соответствии с Законом о нейтралитете, реанимированном президентом Рузвельтом, аннулированы все американские контракты на поставку оружия в Испанию. Это неизбежно приведет к очередному кризису с поставками военного снаряжения правительственной армии и окончательно привяжет Мадрид к помощи Москвы, «рука» которой простерлась над Пиренеями. И не просто «простерлась». Судя по всему, РККА собиралась отыграть «пропущенный мяч».

В самой же Москве продолжались аресты «противников сталинского режима», среди которых внезапно оказались некоторые высокопоставленные генералы Красной Армии, обвиняемые, по мнению несдержанных в фантазиях комментаторов, ни много ни мало, в подготовке военного переворота. А в чем еще можно обвинить бывших героев Гражданской войны?

Из Берлина корреспонденты сообщали, что правительство рейха формирует еще одну бригаду «добровольцев» для отправки на Пиренейский полуостров. В основном из числа кадровых военных, внезапно уволенных со службы. «Эпидемия отставок» буквально волной прокатилась по всем вооруженным силам Германии.

Матвеев внимательно вчитывался в строки газетных сообщений, почти без усилий, автоматически сортируя и анализируя крупицы информации. Крупицы тонут в мути пустопорожнего текста, будто жемчуг в навозной куче. А информация скрыта за наслоениями «мнений» и политических пристрастий тех, кто имеет хоть какое-то отношение к трансляции фактов из «внешнего» мира на типографские листы.

«Начиная от владельцев газеты и их „соратников по партии“ и заканчивая последним корректором – все норовят оставить свой след. Так, так, так… А это что?» – пробежав глазами попавшуюся вслед «ленте» коротких зарубежных новостей заметку из Испании, Степан уже было начал читать следующую – о неуклонно обостряющейся ситуации на чешско-австрийской границе, как вдруг… запоздалое понимание прочитанного остановило движение его взгляда по строчкам мелкого убористого шрифта.

«Как сообщают наши корреспонденты, которым удалось побывать в расположении войск республиканского правительства, слухи о гибели или смерти от полученных ран австрийской баронессы Катрин Альбедиль-Николовой оказались преувеличенными. Она проходит курс лечения после полученного легкого ранения, в одном из полевых госпиталей армии мадридского правительства. К сожалению, поговорить с самой баронессой корреспондентам не удалось, но начальник госпиталя заявил, что здоровье госпожи Альбедиль-Николовой вне всякого сомнения…» – и еще что-то об опасностях, подстерегающих тех «беспечных аристократок, мнящих себя непревзойденными журналистками», кто привык потакать своим желаниям и имел неосторожность слишком приблизиться к линии фронта ради нескольких строчек в газете.

Матвеев положил газету на стол, прикрыл глаза и посидел с полминуты неподвижно, будто собираясь с духом, потом резко выдохнул, взгляд его блеснул озорно и с вызовом. Нетерпеливый взмах руки, и вот уже парнишка-официант «на полусогнутых»