Будни имперских диверсантов - Матвей Геннадьевич Курилкин

не смогут они долго притворяться. Так что я отправил Мирха и Штуре докладывать, а сам поспешил на поиски Свенсона, отмахнувшись и от шефа, и от леди Игульфрид: один хотел из первых уст узнать о результатах разведки, вторая – убедиться, что со мной все в порядке. Но это могло подождать, а вот взгляды, которые бросали на «неверных» наслушавшиеся проповедей разведчики, ясно показывали, что нужно торопиться. Впрочем, леди Игульфрид я попросил следовать за мной, пообещав объяснить все позже.

Тролля нашел в его палатке. Его пришлось долго будить. Он, оказывается, всю ночь экспериментировал, - нашел время! – и теперь отсыпался.

- Дружище, я готов выслушивать твои возмущения ранней побудкой часами, но потом. Сейчас будь любезен, обрати на меня свой сияющий лик, пока мы не получили настоящую резню в лагере.

- Что случилось? – некромант проникся серьезностью моего тона, и перестал изображать из себя капризную барышню.

- Посмотри на ребят, с которыми мы вернулись. Этим своим магическим взором.

Свенсон мазнул взглядом по разведчикам, потом вдруг резко напрягся и уставился поверх их голов куда внимательнее. Отвернулся от них и внимательно рассмотрел меня, после чего еще сильнее нахмурился.

- Что произошло в лагере?

- Какое-то богослужение, - рассказал я. – Да не пялься ты на них, почуют. Я сказал, что мы приведем вас к альянсовцем и сдадим, только поэтому они согласились вести себя тихо, если поймут, что обманул – сорвутся.

- А можно для тех, кто не столь изощрен в искусстве некромантии? – тихонько возмутилась леди Игульфрид.

- Можно, - кивнул Свенсон. - Наши друзья ухитрились попасть под то же магическое воздействие, которое влияет на всех встреченных нами представителей нападающих. И сейчас, если я правильно понимаю, все они – верные последователи нового бога, и готовы жизни положить, чтобы уничтожить империю. Мне только интересно, как наш Сарх ухитрился остаться в своем уме? Я отчетливо вижу нити, впивающиеся в твою голову. Значит, либо ты лжешь и с ними заодно, либо я чего-то не понимаю.

- Вот почему руки все еще болят, - догадался я. Недоумевающие взгляды леди Игульфрид и Свенсона заставили меня вспомнить, что я так никому и не рассказал о травме, постигшей меня во время пребывания в тюрьме Подгорного.

- Ладно, объяснять долго. – Я решил, что это может подождать. – Сейчас надо их усыпить, да и меня тоже, чтобы вам спокойнее было. Но как-нибудь так, чтобы ничего не заподозрили. И имейте ввиду, там еще десятники Дромехаю докладывают – они тоже под контролем.

-Тебя усыплять не буду, - отмахнулся Свенсон. – Сдается мне, ты опять как-то ухитрился сохранить разум там, где любой другой его бы потерял. У тебя с магией вообще странные отношения. Но присматривать все равно буду!

- Да ради всех богов! Согласился я. Только, если можно, побыстрее – руки болят просто зверски.

- Может, все-таки усыпить его? – тут же встревожилась леди Игульфрид.

- Думаю, не стоит, - с сомнением покачал головой тролль. – Сарха ведь, насколько мне известно, искали родственники? Боюсь, с таким украшением на голове, - он явно хотел указать рукой, но, заметив внимательные взгляды разведчиков, сдержался, - даже если уже и не ищут, стоит ему заснуть, как непременно найдут. Слишком сильная связь. А еще – не рассчитывайте на меня в деле усыпления. Одно дело – в кругу, как положено, да по одному – и совсем другое, вот так, не заметно. Придумайте что-нибудь еще.

Сонное зелье нашлось у леди Игульфрид. Точнее, она его приготовила в оперативном порядке, пока все остальные разжигали костры и кипятили воду для каши в котелках – мы успели вернуться как раз до завтрака. Накормить снотворным разведчиков оказалось не сложно – они, против обыкновения не разбредались, предпочитали держаться вместе. Так что достаточно было высыпать результат ведьминых трудов в костер, и дело сделано. Десятников пришлось брать жестко – они все еще докладывали Дромехаю и шефу с Ханыгой. Все трое совершенно растерялись, когда мы с отрядом диверсантов ввалились в палатку и принялись вязать двух младших командиров.

- С одной стороны, вроде бунт и восстание, а с другой – нас не трогают, - выдал наконец шеф, дождавшись, когда возня прекратится. – Уважение, что ли оказывают?

- Что, драть вас тридцатью великанами, здесь происходит? – Дромехай высказался более лаконично.

- То, что эти парни уже два часа льют вам дезинформацию в уши, - пояснил я. – Причем сами не понимают, что творят, потому что заколдованы.

Столь краткие объяснения никого из присутствующих не устроили, пришлось объяснять подробно, благо, теперь торопиться было некуда. Ну и снимать заклятие решили, естественно, начиная с меня. Потому что терпеть ломающие боли в руках становилось уже просто невыносимо.

Забавно было наблюдать за работой некроманта не со стороны, а будучи, так сказать, объектом воздействия. Я не испытывал любопытства – честно говоря, к тому времени мне уже было неинтересно ничего, кроме боли в конечностях. И все равно проняло. Кажется, только теперь я понял, что фраза «смерть стоит за его плечом» - это вовсе не метафора. Я чувствовал ее взгляд. Благожелательный, спокойный, изучающий. Каждой клеточкой чувствовал. И могу сказать, что это по-настоящему жутко – знать, что тебя понимают полностью. Никогда, ни в какой момент жизни даже я сам не мог понять себя целиком, а та, что смотрела на меня глазами Свенсона, не затратила на это хоть сколько-нибудь ощутимого усилия. Она знала мое прошлое, настоящее, мои чувства и мысли, то, как работает мой организм вплоть до самых сложных и мелких деталей. Не потому, что ей было все это интересно, ей просто лень было отделять что-то конкретное. Проще было изучить меня сразу и полностью. А самое ужасное, что объект изучения тоже неизбежно узнает что-то об изучающем. Этого знания я бы с удовольствием избежал, слишком оно было огромно. В нем легко было потерять себя и навсегда остаться где-то там, в невообразимой глубине хтонической сущности, что соизволила бросить на меня мимолетный взгляд. Я никогда не персонифицировал смерть, и, как выяснилось, напрасно. Она действительно есть. И она неизмеримо более реальна, чем я сам и все те, кого я знаю и даже мог бы когда-нибудь узнать. Ужасно. А еще… На какое-то мгновение я представил, что ее взгляд перестанет быть снисходительным. От этой мысли я чуть не оконфузился самым позорным образом, на глазах у всей почтенной публики.

Боль ушла