Будни имперских диверсантов - Матвей Геннадьевич Курилкин

мы с ребятами, переглянувшись, молчаливо согласились оставить все как есть. Ну а потом началось богослужение. Проповедник находился так далеко, что его и не разглядеть – так, какая-то маленькая фигурка на помосте, и не разберешь, какой он расы. Но вот слышно его было хорошо. Магически усиленный голос, безликий и бесполый, разносился по всей площади лагеря. Его слушали внимательно. Никто не перешептывался, даже не переступал с ноги на ногу. Люди и другие разумные стояли неподвижно, с одухотворенными лицами вглядываясь в далекую фигурку в белом, и от этого единого порыва становилось жутковато. Проповедь явно читали не впервые. Проповедник задавал вопрос – и слушатели отвечали, да так синхронно, что даже слова можно было разобрать!

Проповедь завораживала и будила какие-то неведомые ранее чувства. Может, восторг причастности к чему-то столь огромному и великому? Чувствовать единение со всей этой гигантской массой разумных было радостно. Уходило чувство одиночества, которое всегда с тобой, даже если рядом друзья и близкие. Думаю, еще немного, и я бы забыл обо всем, действительно стал бы частью этой общности, и стал бы вместе со всеми этими родными мне разумными добиваться светлого счастья для всего мира, как того требовал проповедник. Меня отвлекла боль в руках. Те места, что были повреждены тогда, во время стычки со стражей в Подгорном начали болеть. Сначала я не обратил внимания на ноющую боль, отмахнулся от нее, но она становилась все сильнее. Наконец, мутную пелену будто сорвало с разума, и я понял, что с трудом сдерживаю крик. Так мои руки не болели даже когда я сам пытался призвать свои прежние способности. И, демоны побери, как же я рад был сейчас этой боли!

Осторожно оглянувшись на товарищей, я увидел то, чего и опасался. Одухотворенные, восторженные лица. Глаза горят радостью, воодушевлением, искренним энтузиазмом. Уже не обращая внимания на возможность раскрыться, я начал расталкивать разведчиков – бесполезно. Ни они, ни окружающие, не обращали на мою суету ровным счетом никакого внимания. Попытался уйти сам – это удалось легко. Люди, завороженные речью, расступались неохотно, но никто не препятствовал.

Я остановился. Если сейчас уйду – ребят вытащить не удастся. Хуже того – они могут рассказать об остальном отряде! Нет уж, бросать парней не дело. Они не виноваты в том, что их заколдовали. В конце концов – это я мог бы сообразить, что происходит. Знал же, что с новой религией все не так просто! Вернулся на свое место и стал ждать, когда закончится проповедь. Закончилась она песней – всю дорогу я мучился от боли в руках, но зато больше не проваливался в это восторженно-идиотское состояние сопричастности. Наконец, последняя строка песнопения закончилась, и люди начали расходиться по своим делам. Выглядело это буднично, будто ничего не произошло. Ни слова о проповеди, как будто ее и не было. Я слышал обрывки споров о том, кто готовит ужин, предположения о том, когда отправляться в империю, но никто не говорил о таинстве, закончившемся минуту назад, будто это что-то слишком личное. Самое неприятное, несмотря на то, что обработка паствы, вроде бы закончилась, боль в руках так никуда и не делась. Терпеть и не морщиться удавалось с трудом. Диверсанты пока молчали.

- Нужно найти координатора, к которому нас посылали, и рассказать кто мы, - первым подал голос десятник Мирх. Остальные согласно загомонили. Сомнений ни у кого не возникло.

- И что мы ему скажем? – я осторожно вклинился в обсуждение. – Что мы бывшие имперцы, пришли сюда на разведку и желаем послужить?

- Ну да, правду скажем, - удивился Мирх. - Не врать же! Ложь претит всевидящему! – вспомнил он цитату из только что прослушанной проповеди.

- Я и не предлагаю лгать, - Слова я подбирал очень осторожно, опасаясь ляпнуть что-нибудь, что заставит ребят во мне усомниться. – Но вспомните, мы еще несколько дней назад убивали своих братьев. Да, мы не знали света истины, но оправдывает ли это нас? Простит ли нас всевидящий?

Диверсанты огорченно загомонили. Кто-то крикнул, что мы должны принять свою участь, другие высказывали еще какие-то предложения. Судя по тому, что я услышал, в целом характер ребят не изменился. Если бы не безусловная уверенность в истинности услышанной проповеди, можно было и не заметить, что что-то не так.

- Мы должны привести остальных, - важно предложил я. – Возможно, они тоже осознают свои ошибки, а если нет – судьбу их решат те, кто имеет на это право.

- Сарх дело говорит, - согласился десятник Штуре. – Парни не виноваты, что их не касалась благодать! Да и вообще имперцы не такие уж злодеи, так что можно будет рассказать всем, что нужно не воевать, а просто донести истину и до них! И потом, у меня там невеста осталась…

Что и требовалось доказать. Это для жителей человеческих герцогств империя и ее жители – безусловное зло. Они, в общем, и без магии на протяжении столетий пугали детей страшным восточным соседом. Те, кто прожил там какое-то время, уже не столь категоричны. Думаю, через пару дней наваждение уйдет само собой. Вот только нет у нас пары дней. Да и подозреваю, проповеди проводят ежедневно.

- Вот и давайте быстренько выбираться, - подытожил я. – Не хотелось бы попасться кому-нибудь на глаза раньше времени.

Из лагеря вышли практически беспрепятственно. Повезло, потому что если бы нас заметили, пришлось бы уходить одному – уверен, парни не стали бы воевать с теми, кого они теперь считают своими. По дороге я договорился со спутниками, что мы не будем сообщать о своем «просветлении» остальным:

- Сами понимаете, нас не поймут. Так что давайте будем вести себя как ни в чем не бывало, а когда все окажутся возле лагеря, просто вызовем товарищей из альянса, и заставим их сдаться. Так никто не пострадает.

Со мной согласились, что явно свидетельствовало в пользу того, что неведомое колдовство угнетающе действует на мыслительные способности разумных. В нормальном состоянии, уверен, никого моя шитая белыми нитками ложь бы не обманула.

- А что скажем насчет результатов разведки? – уточнил Штуре. - Они ведь будут думать, что мы искали проходы в лагерь, выясняли частоту патрулей и все такое.

- Скажем, как есть, - пожал я плечами.

«Домой» мы вернулись к утру – лагерь как раз просыпался. Парни явственно напряглись, и я уже не сомневался – надолго их выдержки не хватит. Наведенную враждебность никуда не денешь –