Осколки легенд. Том 2 - Андрей Александрович Васильев

за задницу возьмут, что в какой-то момент совсем перестал это делать. Как змея, которая переживает свой яд. Все, что у него есть, – накопленное добро, оно смысл его жизни. Вот и выходит, что это самая сильная болевая точка, в которую следовало резко ударить, чтобы добиться результата. Кноппе прекрасно осознает, что мы у него все это отберем, но ему уже все равно, эти картины и цацки стали частью его сущности, и смотреть на их гибель для него смерти подобно. А то и хуже. Ладно, мы с Толей поехали, а ты давай жди сотрудников из отделения. Да! Документы у них всех проверить не забудь, начиная со старшего, фамилия которого Кузьмин. Если какая другая будет или они вообще не заходят удостоверения предъявить, то сразу стреляй, без всяких предупреждений, а после запирайся наглухо и дверь баррикадируй. И вот еще что – в Гохране, когда туда все это хозяйство отвезете, расписку возьми. Еще бы опись к ней приложить, конечно, но это вряд ли получится.

– А потом что? – спросил Петр. – Когда в Гохране закончу?

– Возвращайся на Сухаревку, – подумав пару секунд, ответила Павла. – Если что, я тебя вызвоню. Толя, ты этого говнюка связал? Все, бери его, и пошли вниз, к машине.

– А вы сейчас куда? – печально спросил Швец, которому очень не хотелось в одиночку сидеть в пустой квартире, пусть даже набитой разными ценностями.

– На Лубянку, – ответила Веретенникова. – Хвостик первой ниточки поймали, осталось только дальше клубочек размотать, но тут нам без помощи НКВД никак не обойтись. Кстати, дай-ка я еще один звонок сделаю.

Глава 5

Над Москвой стояла непроглядная осенняя ночь. Дороги были пусты, как и положено в городе, где действует комендантский час, не бежали по тротуарам запоздалые прохожие, не гуляли по ним безмятежные парочки, встречались лишь патрули, которые то и дело тормозили для проверки документов отдельскую «эмку», в которой ехали Павла и Ликман. Причем изучали удостоверения серьезно, вдумчиво, всякий раз подсвечивая фонариками лица тех, кто сидел в салоне, и интересуясь личностью гражданина, который валялся связанным на заднем сиденье.

– Предатель Родины, – всякий раз отвечала Веретенникова. – На Лубянку везем, для допроса.

Эти слова Кноппе очень сильно не нравились, поскольку ощущался за ними сыроватый подвальный запах и щелчок патрона, загнанного в пистолетный ствол. Умирать бывший антиквар очень сильно не хотел, потому и выгибался дугой, пытаясь вытолкнуть из рта запиханный в него носовой платок. Смысла в том никакого не имелось, но, видно, так ему было проще. Ну или слишком глубоко в рот засунули кляп, настолько, что он мог задохнуться.

– Не гунди, – в очередной раз велела ему Павла, даже не поворачиваясь. – Не раздражай меня, я думаю. И так постоянно дергают, тут пешком пять минут ходу, а мы уже минут двадцать едем. А это что такое?

Речь шла о человеке, который бежал к ним навстречу по проезду Художественного театра, бывшему Камергерскому переулку. И не просто бежал, а на ходу, время от времени оборачиваясь, палил из пистолета в парочку солдат, гнавшихся за ним.

– Чего растерялся? – рявкнула Павла на Ликмана, который вел машину, а после вцепилась в руль и резко крутанула его вправо, поддев поравнявшегося с ними стрелка на капот. – Дави его!

Бегуна от удара откинуло к стене дома, о которую он, понятное дело, крепко треснулся, да настолько, что теперь мог только трясти головой и силиться подняться.

Павла выскочила из остановившегося автомобиля, подскочила к сбитому человеку, выбила из его руки «наган», который тот не выронил, приперла его ногой к камням мостовой и велела:

– Лежи и не дергайся!

– Кто такие? – тяжело дыша, спросил молоденький совсем солдатик, наконец-то догнавший беглеца и для убедительности вскинул винтовку, направив ее на Павлу. Его напарник взял на прицел Ликмана, вылезшего из машины.

– Майор Веретенникова, госбезопасность. – Женщина достала удостоверение и показала его юноше. – Что этот красавец натворил?

– Враг это. – Солдат опустил винтовку. – Дворничиха из пятого дома нас остановила, сказала, что он и еще двое, что в его квартире живут, потихоньку жильцам нашептывают, что надо город сдать.

– Так и говорил – саботируйте все приказы властей, мешайте им, и Германия никого не забудет, всем награды выдаст, – зло добавил его напарник. – Мол, они не большевики, это европейцы, потому знают, что такое настоящая справедливость и благодарность.

– Ага. – Павла, склонив голову к плечу, с интересом глянула на лицо того, который лежал на мостовой. – Агитатор, значит.

– Хоть бы и так, – прохрипел мужчина, которому на глазок было лет, наверное, сорок. – Люди должны знать, что происходит! Понимать должны! Все лучшее, что есть в этой стране, случилось тогда, когда ей управляли европейцы. Разве не так? Прогресс в этой проклятой богом стране возможен лишь в том случае, если над нами есть тот, кто знает, куда идти, кто укажет нужный путь. А без этого, когда мы сами чего-то решаем, тут царствуют лишь дикость и серость. Такая, как вы.

– Время идет, ничего не меняется, – вздохнула Павла. – Опять все те же знакомые песни.

– Мы с ними прямо у подъезда столкнулись, они сразу стрелять начали, – пояснил солдат. – Одного сержант Попов убил, а потом этот в него попал и побежал. А за третьим милиционер погнался, который к нашему патрулю прикреплен.

– Понятно. – Павла нагнулась, рывком подняла мужчину на ноги, прислонила к стене, не обращая внимания на то, что тот взвыл от боли, и сказала солдату. – Давай.

– Что? – не понял тот.

– Карамелек ему отсыпь две пригоршни, – язвительно ответила женщина. – В расход, что еще? Согласно приказу.

Провокатор криво улыбнулся и сплюнул на мостовую.

– Прямо вот так? – растерялся молодой человек. – Может, лучше в комендатуру? Допросить там, что-то еще…

– Убивать боишься? – Павла сгребла в горсти отвороты его новенькой шинели. – Не можешь выстрелить в безоружного человека вот так просто? В бою или когда догоняешь, тогда нормально, а вот так, глаза в глаза – страшно?

Молчал солдатик, моргал, не отвечал, но по лицу его было понятно, что все так и есть, что Веретенникова верно угадала его мысли.

– Парень, ты же все верно сказал. Он – враг, – тихо, проникновенно произнесла Павла. – Причем куда худший, чем немецкие солдаты, которые уже у самого города стоят. Он враг внутренний, более того – враг идейный. Неужели не видишь – он не за деньги или чины старается, у него это из самого нутра идет. Он ненавидит все и всех – власть нашу, принципы, дела. Тебя, дурака, ненавидит, потому что ты за страну сражаешься, а не