КОМ-8 (Казачий Особый Механизированный, часть 8) - Ольга Войлошникова

сила! Это если императора Российского не считать. Он тут один всех в округе заровняет. И, думается, даже не вспотеет.

— Ну-с, дорогая супруга, господа, нас ждут.

И… окружающая нас картина пропала, мы оказались во дворе, рядом с офицерами гарнизона. А император с супругой — те появились в воздухе, прямо перед строем.

Красиво, конечно, но на меня от этакого внезапного перемещения некоторое ошаление напало. Эк они наловчились так скакать. Привычно им, верно. Меня в самом крайнем случае Айко по воздуху таскает, так и то там не бывает, чтоб разом окружающее заместилось. Не хотелось бы мне часто таких кунштюков. Мы лучше ножками-ножками…

За этими сумбурными мыслями я прям подпрыгнул от неожиданности от совершенно животного, нутряного восторженного рёва нескольких сотен глоток:

— УРА-А-А-А!!! — и осознал, что тоже ору «Ура!» Да и Иван с Петром. — УРА-А-А-А!!! УРА-А-А-А!!!

Андрей Федорович легко повёл рукой и восторженный крик словно отрезало.

— Дорогие Наши казаки. Мы благодарим вас за самопожертвование и воинскую доблесть! Как совершенно уникальный и важный объект, Бидарский рудник переходит в зону исключительного императорского внимания. И именно вы сохранили для Российской империи это чудо. В течении недели Бидарский рубиновый рудник будет преобразован в военно-научную базу, и весь армейский персонал будет сменён. Не стоит думать, что Мы недовольны вашей службой. Наоборот! Каждому, кто участвовал в обороне рудника, будет присвоен уникальный воинский знак. — Император переглянулся с супругой. — Назовём его «Рубиновая звезда». Ну, и конечно, ордена и медали особо отличившимся, по представлению атамана Перекопаня. Мы ещё раз благодарим вас за службу!

— Служим царю и Отечеству! — откликнулся строй. — Ура! Ура! Ура-а-а!

Потом нас всех отпустили по местам. Но «Архангелы» исчезли не все — четверо остались, разом значительно усилив мощь крепости. Но, говорят, они тоже временно. С Дальнего востока наконец отводятся отвоевавшие части, так вот парочка из них, которые посвежее, будут переведены сюда, на рудник.

Государь о чём-то ещё разговаривал с атаманом Перекопанем, Иван тоже ждал своей очереди — поговорить хотел «об общей организации». Нам там толочься резону не было. Я вообще сразу слинял, как только возможность представилась. Не люблю я это, знаете, высочайшее внимание. Я в этом плане совершенно с господином Пушкиным солидарен — не с тем, который у нас стрелок и изобретатель, а с великим классиком, его прадедушкой (или кем уж он там ему приходится?) — избави Боже и от высочайшей любви, и тем паче от гнева. Сказано — сменяться будем — значит, надо своё хозяйство собирать. Мы ещё неизвестно, за три дня управимся ли…

Честно вам сказать, внутри меня до сих пор немного потряхивало. С ночи же неспамши, да на таких нервах! Лучшим выходом сейчас было бы бахнуть стопку коньяку да вырубиться часов на десять — ан нельзя! Вдруг государь пред свои ясные очи вызовет⁈

Этакая, одним словом, нервотрёпка.

Так что я старался больше молчать, чтоб кому чего лишнего не наговорить, жалеть ведь потом буду, извиняться придётся — неловко. Пошёл в наши палатки на верхних галереях. Дай, думаю, соберу тут всё личное, чтоб потом не дёргаться. А поспать три дня и в «Саранче» можно. Или даже в «Пантере», там места побольше.

Рядом собирался Петя — не менее нервный, чем я. Вон, у него аж бровь дёргается. Да и Хаген, даром что сама уравновешенность — и то, смотрю, то хмурится, то морщится.

И тут примчался Иван. Глазами красными во все стороны светит, челюсти сжаты, аж зубы скрипят, желваки катает. И давай по палатке метаться. Молча! Да ещё и руками периодически размахивает, словно спор невидимый продолжает.

Обстановка и раньше нервозная была, а теперь и вовсе невыносимая сделалась.

19. А МЫ ПРИКАЗА НЕ ПОЛУЧИЛИ…

ВСЕ НА НЕРВЕ

Метался Сокол, пока Витгенштейн его за лацкан не схватил и прям в лицо не прошипел:

— Прекратить истерику, ваше императорское высочество! Вы своими фокусами довели половину гарнизона до цугундера! Это ж надо! Цельный Великий князь и ведёт себя как институтка! — тут Петя внезапно обернулся на меня и вызверился: — Да как мне эти казацкие прибауточки надоели-то! Я же теперь, если в столице появлюсь — для всех знакомых посмешищем буду! Какой, нахрен, «цельный»?

Этот пассаж возмутил меня до невозможности. Но вклиниться я не мог, только рот разевал, как рыба, пока Витгенштейн голосил:

— Молчи, Коршун! Вот просто молчи! Один ходит, круги нарезает по крепости, красными глазами сверкая. Второй нормальным русским языком разговаривать не может научиться! Япону мать его итить!

— Ты, друг ситный, говори, да не заговаривайся! — воспользовался секундной паузой я. — Нормальный у меня русский язык! Что с рождения во рту есть, тем и разговариваю. Наш сибирский говор, может, почище московского будет! Меньше всяких заграничных финтифлюшек в нём понацепляно! А коли у вас, господа великосветские, нервишки сдают — так, может, вам по лещу выписать? При истериках, говорят, весьма пользительно!

Сокол с Витгенштейном разом надулись и запыхтели, как два паровоза.

— Чего⁈ Чего⁈ Посмотрите на себя, эва! Ты, Петя, чего затрясся? Того и гляди заикаться начнёшь! У тебя если Коршуновские лечилки кончились, так выпей стакан да ляг усни. Толку от твоей тряски как с козла молока. А ты, Иван — давай! Колись, болезный. Обращусь к тебе превыспренне, дабы слух ваш не оскорблять: что душеньку твою терзает-беспокоит?

— Ой, лучше ты как обычно говори! — махнул рукой Витгенштейн, выпуская китель Сокола.

Оба вроде успокоились, за грудки́друг друга хватать перестали.

Иван тяжело плюхнулся на ящик, который нам стулом служил и спросил:

— А правда, выпить есть?

Мы с Хагеном переглянулись. Чтоб у Сокола выпить не было? Знать, выдул уже от расстройства. А Витгенштейн сел за стол, сложив перед собой слегка дрожащие руки:

— Есть, как не есть. Но ты сначала давай-ка поделись с друзьями. Вот кофейку хлебни, — он поднял кофейник. — Это уже из той партии, что на мои склады полетит. Так что пей княжеский кофе и рассказывай!

А не от кофию ли его мандражит?

А действительно!..

— Петь, ты с кофе завяжи-ка пока.

— А при чём тут… — А он уж, глянь, следующую порцию себе наливает! И ладно бы чашечку — бадью ведь походную!

— Да при том! Завтра связь наладим, вот и спросим, как он с успокоинами совмещается.

— Правильно! — тут же подхватил Иван и цапнул Петину