КОМ-5 (Казачий Особый Механизированный, часть 5) - Ольга Войлошникова

Вон тот высокий, белобрысый? — деловито уточнил Дашков. — Это из новоприобретённых территорий, Сигизмунд Тышздецкий. Папаша — влиятельный магнат.

— Ха! — довольно воскликнул Петя. — Польская шляхта! Там порыться — папе, поди, Сейм накануне войны какой-нибудь гордый титул выписал?

— Графа, — подтвердил Дашков.

— Всё! — Витгенштейн довольно потёр руки. — Ставлю на поляка. Гонор превыше благоразумия.

— Да уж, повезло парнише с фамилией… — пробормотал я, но был услышан. Дашков невольно засмеялся и едва не подавился, пришлось по спине его хлопать.

— А что, господа, — Сокол, изрядно повеселевший, достал из кармашка часы и глянул время, — не прогуляться ли нам до тренировочной зоны? Перерыв позволяет, а господин Дашков продемонстрировал бы нам пару премиальных протуберанцев?

Дашков торопливо вытер рот салфеткой.

— На самом деле, господа, мне это действительно нужно. Чувствую, скоро огоньками искрить начну.

Погода стояла сухая, хоть и прохладная. Впрочем, Михаил любезно предложил за шинелями не бежать, а окутать всю нашу группу общим согревающим заклинанием. Всё равно у него энергии через край.

Отчего бы и не размяться?

НЕ ПОВЕЗЛО СЕРГО

В аудиторию мы вернулись минут за десять до звонка. Вернее, возвращались. Шли, да не дошли.

Напротив входа в аудиторию экстерна у широкого окна стояла дива — княжна Юсупова — в восторженном кольце своих воздыхателей. Не знаю, чего ей ещё не хватало? Или дни критические? Или по жизни характер склочный, и не пороли её никогда? Но за языком эта дамочка явно следить не привыкла, и при нашем приближении довольно громко брякнула:

— Вон они тащатся! Клоун и холуй…

На что я, слегка притормозив, заметил:

— Ваше мнение чрезвычайно важно для нас, княжна, — и улыбнулся, позволив Зверю заглянуть ей прямо в глаза.

Юсупова громко и немузыкально взвизгнула, тут же густо покраснев. Зато круг поклонников взорвался возмущёнными воплями! Голосили кто во что горазд. И «Возмутительно!», и «Да как он посмел⁈» (почему, кстати, они спрашивают друг у друга, а не у меня?), и «Немедленно попросите у её светлости прощения!»

— Для начала, не «светлости», а «сиятельства», если уж на то пошло, — пробормотал стоявший рядом со мной Дашков, но его, естественно, никто не услышал.

И вот — наконец:

— Я вызываю вас на дуэль! — они выкрикнули это хором, Толстой и Тышздецкий. Посмотрели друг на друга довольно злобно, и поляк, чтобы подчеркнуть своё превосходство тут же добавил:

— Я не потерплю оскорбления чести дамы в моём присутствии!

— Я первый, — безапелляционно рыкнул Толстой.

— Принято, — кивнул я. — В семь на стадионе. К следующей паре я пришлю вам своих секундантов. В качестве оружия я выбираю саблю.

Тышздецкий повеселел, а Толстой набычился:

— Саблю?

И тут вперёд просочился тот безымянный Шамбурин. В глазах его натурально мелькали какие-то расчёты, ему и хотелось выступить перед Юсуповой, показать свою смётку (или как уж он понимал удаль молодецкую?), и было страшно налететь на ошибку и опростоволоситься, но этот счетовод полагал, что он чего-то там вычислил, и потому довольно громко выкрикнул:

— Господа! А изволите ли вы знать, что в прошлом году вышел новый дуэльный кодекс за авторством господина Кокорина, и в нём указано, что оружие избирает оскорблённая сторона⁈

— Да ради Бога, господин Шамбурин, — усмехнулся я. — Какой вид оружия вы избираете против меня?

— Я? — едва не подавился тот.

— А что, вы уже передумали вступаться за честь вашей дамы?

Шамбурин почти оглянулся на Юсупову, но передумал и несколько нервно одёрнул полы своего сюртука:

— Я выбираю магию.

— Магия! — рявкнул Толстой.

— Что ж, пусть магия, — согласился Тышздецкий. — Хотя меня устроили бы и сабли.

— Позвольте! — вдруг очень громко сказал Дашков. — А почему никто не говорит со мной? Никто не хочет вызвать и меня? За, скажем, непочтительный взгляд или насмешливое слово? Никто не хочет заступиться за дамочку, чей язык грязнее помойной тряпки? — Он обвёл ряд слегка даже попятившихся студентов шальным взглядом. Полагаю, все уже имели счастье видеть, каков Михаил Дашков в деле, и сейчас они стыдливо отводили глаза. — Вы — стая лизоблюдов, господа. Трусливая стая. Между тем, грязные слова Элечки были брошены нам двоим. Я лично чувствую себя весьма и весьма оскорблённым. И потому вызываю вас, Толстой, вас, Тышздецкий, и вас, Шамбурин — раз уж вы трое решили быть блюстителями достоинства особы, которая ведёт себя хуже базарной торговки. Жаль, что публичную порку за злоязычие отменили, некоторым дамочкам бы весьма пошло.

— Вы подлец! — завопил, не выдержав, поляк.

— Полноте, раньше надо было орать! — сказал голос Сокола из-за наших спин. — Вас уже вызвали, граф. Князь Дашков уже счёл себя оскорблённым, не стоит прибавлять ещё, разве что вы хотите провести две дуэли с ним подряд?

— И чтобы уравнять наши шансы, — великодушно взмахнул рукой Дашков, на мгновение превратившись в настоящего аристо, — и не заставлять людей слишком долго ждать, я предлагаю дуэль два на три. Мы с господином Коршуновым против вас троих. И как оскорблённый… — он выдержал небольшую паузу, и стало слышно, как в окно позади Юсуповой долбится поздняя муха, — я выбираю магию. Впрочем, не этого ли все вы хотели? — он вдруг подмигнул красной Юсуповой и доверительно показал за её спину: — Кстати, Эля, мухи не ошибаются! А вы, господа, если ещё надумаете присоединиться, можете встать на сторону ваших собратьев по хождению хороводом за юбкой. Я приму вас всех. Разом. — Он развернулся к Соколу, сияющему как империал. — Ваше высочество, не откажетесь быть моим секундантом?

— Всенепременно! — заверил тот.

— И я! — добавил Витгенштейн. — Раз уж дуэль массовая, одним не обойтись.

— Ладно уж, пишите меня тоже, э! — Серго был слегка расстроен. Впрочем, не очень. Полагаю, надеялся отыграться на ставках.

Оглушающе, прямо над нашими головами зазвенел звонок.

18. ПАПА СКАЗАЛ…

СКОЛЬКО РАЗНЫХ ИНТЕРЕСОВ!

Оставшиеся два урока прошли тихо-мирно. Никто на перемене не подходил. И даже жизнерадостный Дашков слегка посмурнел. Всё ж таки дуэль — дело серьёзное. Стервозные дамочки сидючи на три-четыре ряда выше меня вроде как притихли, только изредка шептались и какие-то записки близ сидящим ухажёрам подсовывали, которыми те, за спиной лектора, перебрасывались с половиной группы. Кажись, замышляют что-то…

Я в который раз подивился, как