Неестественный отбор - Макс Вальтер

вам ответить, — развёл руками я. — Информация скрыта глубоко в подсознании. А скажите, Юрий Михалыч, связь пропала до того, как вы начали копать, или после?

— Хм-м, а вы очень неоднозначный молодой человек, — с хитрым прищуром посмотрел на меня Семецкий, — Я ведь даже не думал об этом, а стоило. И вы правы, связь пропала примерно за неделю до того, как мы обнаружили это место. Вначале она просто сбоила, мы даже между собой с трудом переговаривались. Судя по вашим вопросам, вы о чём-то догадываетесь. Может, поделитесь предположениями?

— Я думаю, что наше появление на этой планете активировало некую систему безопасности.

— П-хах, тоже мне, новость, — вальяжно отмахнулся Семецкий. — Я выдвинул эту теорию ещё в тот момент, когда мы не смогли покинуть планету.

— Да, кстати!— ухватился я за ещё одну ниточку. — Вы вообще не смогли взлететь или речь идёт конкретно о космосе?

— Нет, корабль был полностью исправен и без особых проблем поднимался до уровня стратосферы. А затем у нас попросту отказывала вся электроника, будто кто-то или что-то вмешивалось в её работу. Мы дважды едва не разбились, прежде чем поняли, что дело не в корабле. Стоп! — Лицо учёного вдруг засияло. — А ведь вы, скорее всего, правы! Если рой обитает в стратосфере, это многое объясняет! Экранизация сигнала связи, влияние на энергетику корабля… Я-то всю голову сломал, как эти твари нас находят. Ведь для этого должна существовать система навигации, а мы не обнаружили ни одного спутника на орбите. А что, если наниты образуют не только защитную систему, но и являются автономной спутниковой системой? А главное, в стратосфере сосредоточено огромное количество энергии. Это объяснило бы, каким образом эти малютки просуществовали так долго!

Учёного натурально понесло. Он развивал и развивал эту теорию до тех пор, пока я не перестал что-либо понимать. Всё-таки наш лексикон сильно разнился. Да и мои мысли, следуя за бормотанием профессора, улетели так далеко, что я уже и забыл, что хотел выяснить.

Однако после той беседы мы с Семецким начали проводить очень много времени вместе. Никаких открытий мы больше не сделали, но общаться с умным человеком было приятно. Тем более что в последние годы кроме блатного жаргона в мои уши практически ничего не вливалось.

Вторым близким человеком стала Татьяна. После операции я несколько дней провалялся пластом, и лишь её регулярные появления у мой койки не дали мне свихнуться. За своё хамское поведение я извинился в первый же день, и мы больше не возвращались к этому разговору. Из её непрерывного щебетания я узнал много о камнях, породах, методах их определения и извлечения. Не самая, на мой взгляд, полезная информация, но знания лишними не бывают.

Ну а когда я наконец-то смог выбраться из пещеры и начал хоть как-то передвигаться по лагерю, наши отношения плавно перешли в горизонтальные. И вроде я должен был прикипеть, оставить тягу к приключениям, но желание свалить подальше почему-то росло с каждым днём. Я всё больше времени проводил с профессором, превращая наши редкие свидания с Татьяной в быстрые потрахушки. А по окончании стремился сразу же свалить, ссылаясь на дела и заботы.

По прошествии двух недель нога окончательно зажила, и от раны осталось лишь слабое зудящее напоминание. И вскоре я покинул лагерь в компании Семецкого и ещё двоих учёных. Ну и Жухлого, конечно. Этот сорванец ни на секунду не оставлял меня одного. Заодно прихватил с собой Носа.

К слову, его судьбу решило настоящее демократическое голосование. И пожалуй, я единственный хотел пустить ему пулю в лоб. Но цивилизованное общество настояло на том, чтобы дать вчерашнему насильнику второй шанс.

Однако самым смешным было не это. Его жертва спустя несколько дней уже добровольно с ним возлежала. Вот такой вот стокгольмский синдром.

* * *

Природа снова радовала хорошей солнечной погодой и стабильно раз в день поливала нас тёплым летним дождём. От него на какое-то время становилось легче, но затем наваливалась липкая невыносимая духота, от которой некуда было деться до самого вечера. Зато грибы полезли изо всех щелей, значительно расширяя питательный рацион.

К удивлению, учёные мужи разбирались в них значительно лучше меня. Хотя выживальщики из них, прямо сказать, никакие. Выносливость как у стариков. И это притом, что на данной планете они находились гораздо дольше остальных.

На расстояние, которое я хромым преодолел до обеда, когда искал лагерь, мы потратили весь день. А впереди нас ждал ещё очень долгий путь до пещеры. Даже не представляю, сколько времени уйдёт на его преодоление. Но это и неважно, лишь бы задуманное сработало.

Да и к разбитому кораблю мы шагали не просто так. Здесь, в поле, всё ещё дожидался своего часа кусок панели с рацией. Даже если она не оживёт, как это было в прошлый раз, учёные смогут восстановить её у себя в лагере.

Собственно, именно за этим с нами в путешествие и отправились эти двое. Остальные посчитали нашу затею чистой воды авантюрой и вписываться в неё не пожелали.

— Вот это место. — Я указал на раскоп, в котором покоился кусок панели от корабля европейцев. — Думаю, если пойти по следам из обломков, отыщем и другие остатки их корабля.

— Некогда нам этой хернёй заниматься, — с умным видом заявил один из мужиков.

Его звали Анатолий Васильевич. Точнее, это он хотел, чтобы звали, но кроме как Толик в лагере к нему не обращались. В штате он числился программистом, но довольно неплохо разбирался и в радиоэлектронике. В лаборатории даже стоял собранный им из каких-то осколков прибор. И вроде даже работал, вот только кроме белого шума ничего не производил. С другой стороны, на Элпис глючило даже заводское оборудование для связи.

— Ну чего там? — спросил его напарник.

Этот был инженером-энергетиком и очень гордился тем, что в лагере есть электричество, которое вырабатывали самодельные солнечные панели, а ещё — небольшая турбина. Её вращал поток горной реки.

Пётр Иванович (а звали его именно так) тоже относился ко мне скептически, считая все мои рассказы о работающей ни от чего радиосвязи бредом наркомана. В экспедицию он отправился лишь с одной целью: чтобы это доказать. К слову, он очень сильно недолюбливал и Семецкого, называя его докторскую степень по теоретической физике псевдонаучной. Крайне высокомерный тип. У меня он вызывал непреодолимое желание сломать ему челюсть.

— Ничего, питания ноль, — ответил Толик