Кровь вассалов - Владислав Добрый

вдруг. С таким лицом, пренебрежительно брезгливым Магн в юности швырял монеты на стол в таверне, платя за всех. — Я могла бы быть королевой, жить в зале, где за окнами пахнет кипарисом и где придворные гудят как пчелы от восторга при одном моём появлении. Я могла бы обрести почёт, владения, почести, которые ты даже не можешь представить. Но я вышла за тебя. За кого? За мужчину, который предпочёл меч семейному покою. И ты называешь это любовью?

Она шагнула ближе, и в её голосе опять зазвучала уязвлённая требовательность:

— Я не прошу тебя быть маленьким фермером, Магн. Я прошу быть мужчиной, который защищает то, что ему дорого. Защищает так, чтобы сосед видел и боялся заступить за межевую черту. А не таскается с девками по дальним углам, еще и доверяя им нести свое знамя! Отвратительно! Как же низко!

Потом она вдруг улыбнулась — холодно и горько — и ударила точнее, чем меч:

— Сравни: король даст мне двор и пиры, но я выбрала ночи покоя у очага с тобой. Другой муж мог бы быть дома. Другой муж мог бы согревать тебя утром своей рукой. Другой муж — да хоть тот же король — не ушёл бы, неизвестно зачем, непонятно для чего. Защищая мужиков, городскую грязь, крестьянский навоз! Может, он и забрал бы от меня часть воли, но дал бы безопасность моему сыну. И что теперь? Ты хочешь, чтобы я благодарила судьбу за то, что ты выбираешь боевые знамена и чесночные рожи вместо нас?

В её голосе появилась жалость, искусно поданная как укор:

— Ты любишь свою славу, Магн. Ты пьёшь её, как вино, и от этого тебе становится жарко, но не спокойней. Если ты такой великий — докажи это здесь. А не там, где за каждым рукопожатием скрывается чужой интерес. Докажи тем, кто рядом, что им не страшно ночью. Докажи мне, что я не ошиблась, выбрав тебя, а не власть, не удобную жизнь у трона.

Она отступила на шаг, собрала волосы за плечо, и её голос стал мягче, почти шепотом, но каждое слово было как клеймо:

— Я не прошу невозможного. Я прошу быть мужем. Быть тем, кто возвращается. И бьется за свой род, а не ради черного быдла. И если ты не можешь этого дать, — сказала она ещё тише, — то помни: люди замечают слабость. И слабость, увиденная однажды, растёт как плесень.

Я стоял и слушал, чувствовал, как слова саднят, ранят, как ножом. В груди — смесь злости, стыда и бессилия. Хотелось кричать, объяснять, защищаться, выдвигать логические ряды причин и следствий. Но слова застряли горьким комом: голос Сперата, его молчаливое понимание — вот чего мне не хватает в этот момент. Я молчал. И молчание моё говорило за меня больше, чем любая оправдательная речь.

Я молча поднялся и направился к двери.

— Куда ты? — рявкнула Адель, словно на нерадивого слугу.

Я резко обернулся. Рука сама метнулась к Когтю, но я заставил себя остановиться. Прикрыл глаза, медленно досчитал до пяти. Открыл — и, глядя мимо неё, сказал:

— Знаешь, почему люди боятся змей? Часто даже больше, чем вооружённых мужчин?

Она фыркнула, но потом, заметно напрягшись, задумалась.

— Потому что не знают, когда она укусит? — наконец предположила Адель.

Теперь пришёл мой черёд издевательски хмыкнуть.

— Нет. Подумай ещё.

Я не стал объяснять. Просто вышел.

В Горящем Пике пустовали палаты для гостей. Сегодня я переночую там. А завтра уеду в поместье Караэна, чтобы быть ближе к городу.

Для этого надо было пройти по стене. Я вышел наружу — ветер ударил в лицо, пахнуло дымом и холодом. Внизу темнели склоны, а вдали, как россыпь светляков, горели огни Караэна.

Позади почтительно застыл отряд: стражники-щитоносцы и Волок. Я протянул руку и поманил своего пажа.

— Волок… то есть, Адреан. Подойди. Смотри — видишь огни Караэна? Красиво, правда?

Парнишка смущённо кивнул, не зная, что сказать.

— Никогда не молчи на прямой вопрос, если его задал не враг, — мягко пожурил я. — Так ты кажешься слабее. Не знаешь, что ответить — скажи, что думаешь. Или спроси о том, что тревожит тебя.

— Что случилось между вами и сеньорой? — выпалил через секунду этот змеёныш.

Я молчал. Потом усмехнулся уголком губ.

— Я спросил её, почему люди боятся змей. И она не смогла ответить.

— Потому что они могут укусить… и, может быть, ядовитые? — осторожно предположил Волок.

— Поэтому люди не шарахаются от стражников с алебардами? — уточнил я. — Они не кусаются?

— Нет, — Волок замялся. — Ну… они же… не кусаются. Смотря какие люди.

— У нас есть мечи и копья. Надёжнее, чем клыки. Ты ведь и сам знаешь, видел в деле, — возразил я. — Но нас боятся не так, как змей.

Волок нахмурился. Фарид учил его думать — и это было заметно. Но долго он не тянул.

— Змея… Она… противная, — наконец сказал он. — От неё не знаешь, чего ждать.

Я усмехнулся.

— Тоже мимо. Змеи почти всегда предупреждают перед атакой. Шипят, поднимают голову, скручиваются. Мы боимся их по другой причине. Очень опасно, если ты её не заметил. Даже если что-то лишь похоже на змею, в нас, в нашей крови, просыпается память предков: «опасность». Мужчины хватают палку, женщины визжат и бегут. Это древнее. Оно спит в нас — и вдруг встаёт во весь рост, если мы видим змею.

Волок нахмурился ещё сильнее.

— Вы ведь намекаете на Итвис, сеньор? Все знают, что вас называют змеями. Но… я не понимаю, к чему вы ведёте.

Я кивнул.

— Хороший вопрос. Молодец, Адреан. Змея не страшна, когда ты видишь её перед собой. Её и ребёнок может забить палкой. Опасна она, когда её не видно. Её единственный укус почти всегда смертелен. И незаметнее всего змея в высокой траве.

Я перевёл взгляд на огни Караэна.

— Меня прозвали Золотой Змей. Люди этого города и земель вокруг него. Это похоже на правду. Вот только входит так, что они сами, это трава, что скрывает меня. И я не позволю никому её скосить. А Адель… Адель придётся когда-то понять, что у меня есть дела важнее, чем она.

Я помолчал. А потом тихо добавил:

— Интересно, как назовут тебя, Адреан Итвис?

Он даже не успел что-то понять, как