Кровь вассалов - Владислав Добрый

берём несколько медяков за каждую запись. Писцы уже не справляются.

Фанго нахмурился, но промолчал. Я же рассмеялся и похвалил Вокулу.

— Молодец. Вот это ум.

Постричь бабло на ровном месте? Да, Вокула не подвел. Я на секунду задумался над различием моего и этого мира. Есть ли оно тут? Пока бедняки хранят деньги на депозитах в банке, богатые удваивают свои миллионы за год. Нет, в этом, как раз, миры схожи. Я снова рассмеялся.

Фанго при этом помрачнел ещё сильнее — словно похвала, сказанная Вокуле, была ударом ему лично. Но я видел, что он тоже понимает: это было сделано хорошо.

А у меня впервые за этот день улучшилось настроение.

Я откинулся на спинку кресла и жестом велел обоим вельможам удалиться.

— Можете идти, — сказал я. И, когда они уже попятились к двери вместе с серым шлейфом своих писцов, уронил. — Только вы, сеньор Вокула. Вы, сеньор Фанго, останьтесь.

Вряд ли я был похож на лысого Бормана из старого советского фильма. Да и тон у меня был довольный и почти мурлыкающий, как у сытого кота. И все же, сработало неплохо.

Вокула замер на месте. Смотрел то на меня, то на Фанго, будто ища предлог остаться. Но слова не находились. Наконец он склонился в поклоне и, развернувшись, направился к двери. Серая тень — один из тех бесцветных человечков, что всегда следовали за Фанго, — тоже вышел, а потом плавно закрыл створки, при том сам остался за дверью. Точно, они подслушивали за дверью. И теперь Фанго поставил там охранника, чтобы Вокула не грел уши. Но это меня лишь забавляло.

Фанго едва удерживал довольную улыбку.

— Ну? — спросил я. — Говори.

Он мялся. Было заметно: язык у него не такой гладкий, как у Вокулы. Но я хотел именно его правду, а не чужую риторику.

— Расскажи мне о Лоренцо, — велел я.

Фанго помрачнел.

— Говори прямо, — добавил я, и голос мой прозвучал жёстче. — В конце концов, мой друг, я плачу тебе за то, чтобы ты лгал другим, а правду оставлял для меня.

Он вздрогнул, но кивнул. Помолчал, собираясь с силами, и начал осторожно:

— Милорд, в городе всё хуже. Цены на хлеб не падают. Наоборот, выше прежнего. Люди едят брюкву и овёс… то, что раньше оставляли скоту. А ведь зима только началась.

Я кивнул.

— Маделар?

— Я уверен, — сказал Фанго, — что без них не обошлось. Хотя доказательств нет. Но большая часть урожая у них в руках. Не меньше половины. Конечно, они не действуют прямо, горожане бы им не позволили.

Он замялся, ища слово.

— Через подставных людей, — подсказал я.

Фанго на секунду задумался, сверяя услышанный термин со своими представлениями о явлении. Осторожно кивнул.

— Да, мой сеньор. Люди, которых используют как маски. Но за ними Маделар. И они, похоже, готовы скорее скормить пшеницу крысам, чем горожанам. Мои люди в Луминаре рассказывают о кораблях, доверху груженых зерном, что продают его вдвое дешевле обычного. И, хотя это торговцы и команда утверждает, что корабли прибыли из Королевства, в это не верит никто. Даже они сами.

Я отметил это про себя. Обдумаю позже. Сейчас мне нужно было другое.

— А Лоренцо?

Фанго снова замялся. Он явно хотел уйти от этого разговора. Только после моего повторного «не лги» выдавил правду.

— Лоренцо был нашим мастером. Печатал газету. Всем повезло, что Вокула заранее приставил к нему учеников. Благодаря этому цех работает. Но его самого убили. Открыто. Без стыда. Люди Вирак. Среди них были и благородные.

Я нахмурился.

— Последняя капля, — продолжал Фанго. — Город был уже озлоблен. Теперь он на грани бунта. Все требуют справедливости.

— Почему Вирак пошли на это?

— Всё просто, — выдохнул Фанго. — После вашего отъезда госпожа Адель велела печатать в газете заметку. Несколько строк, высмеивающих одну даму. Ту самую, с которой она повздорила на пиру. Сеньора Левентия. Жена Гарвина Алнеза. Та обратилась к своей родне. Видимо, муж её защищать не решился. Или, скорее, не захотел.

Фанго замолчал, глядя на меня снизу вверх. Словно ждал взрыва.

Я только потер переносицу и устало закрыл глаза.

Я поднялся в донжон. Волок и стража остались у двери, по моему знаку. В спальню я вошёл один.

Адель стояла у очага, её лицо подсвечивал пляшущий свет пламени. В глазах блеснуло что-то злое, и голос прозвучал неожиданно резко:

— Если бы я не была беременна, я бы вызвала тебя на бой!

Я не ответил. Просто подошёл и молча обнял её. Сначала она сопротивлялась, потом сдалась и прижалась ко мне. Мы поцеловались — коротко, но в этом было всё: тоска, ревность, усталость.

— Хорошо хоть, следующие месяцы ты будешь рядом, — прошептала она.

Я смотрел на неё молча. И она сразу всё поняла.

— Но ведь зимой никто не воюет… — её голос сорвался.

Я молчал.

Она вырвалась — не руками, магией. Сила, будто волна, оттолкнула меня. Я и не думал удерживать.

Я сел в кресло у стены, провёл рукой по лицу и устало сказал:

— В этом походе я потерял друга, Адель. Не нужно больше упрёков.

Она фыркнула — гордо, обиженно.

— Все, кто поднимается наверх, теряют, — сказала она, и голос её был как клинок. — Друзей, мужей, сыновей. Такова доля тех, кто нежится в славе и получает блага. Вместе с ними он принимает и риск, и скорбь.

— И потому тем важнее, чтобы время, что нам отпущено, ничем не было омрачено, — я снова попробовал успокоить её. Это была ошибка. Она лишь почуяла слабость. Брешь в защите.

Адель досчитала до трёх и вдруг, будто вспыхнувшая искра, перешла в наступление. Её голос стал тихим — но в этой тишине сверкала сталь.

— Ты называешь себя рыцарем, — сказала она, не отводя глаз. — Ты носишь доспехи и знамя, а утром садишься за стол с людьми, которые ждут от тебя закона. Но скажи мне честно: что это за рыцарь, который возвращается домой усталым от лавров, а не от дел? Что это за муж, который хвалится победами, а не заботой о тех, кто остался под его кровом?

Она сделала паузу, и в её лице — и в голосе — мелькнуло острое, почти театральное презрение.

— Я могла бы выйти за Короля, — продолжила она