Михаил Каштанов - Союз нерушимый...

Единственная телеграмма из Саратова за все это время ушла за подписью Новикова, Черфаса и начальника секретного отдела дивизии Коломийца. Адресатов было двое. Фрунзе и Зиньковский. Текст короткий, но весьма и весьма будоражащий: 'Силами первой Отдельной особой танковой дивизии, при поддержке органов внутренних дел, представителей исполкома Саратовского областного совета и трудовых коллективов, была предотвращена попытка контрреволюционного переворота в области и областном центре. Задержаны и в настоящее время находятся под следствием Председатель исполкома Фрешер Е.Э., первый секретарь Саратовского обкома ВКП(б) Криницкий А.И., начальник Управления НКГБ по Саратовской области, комиссар государственной безопасности I-го ранга Агранов Я.С., а также их сообщники'.

Телеграмма помогала выиграть время. А время было необходимо, чтобы по горячим следам раскрутить всю эту кодлу не только на признательные показания, но и получить железные, 'неубиваемые' доказательства. Вот кому во всей этой ситуации искренне сочувствовал Новиков, так это Коломийцу. У майора просто не было выбора. Или ему нужно было срочно получить доказательства вины арестованных, или он станет 'козлом отпущения'. А таких 'козлов', как известно, просто забивают. Новиков не собирался подставлять толкового и вполне вменяемого секретчика, но знать тому об этом было совсем не обязательно. Злее будет работать. И Коломиец работал. Носом землю рыл! Да так, что только пыль летела. Не один конечно, с помощниками. С теми, кого сам выбрал из сотрудников аппарата НКГБ. Там ведь тоже немало нормальных людей было. И ведь нарыл! Такого нарыл, что Новиков, знакомившийся с материалами расследования, на какое-то время потерял дар нормальной, литературной, речи. Да и тяжело это все было описывать нормальными словами. Видимо, нет их в 'великом и могучем'. За ненадобностью нет! Не творилось такого на Руси, вот и не создали таких слов. Подлость, гнусность, предательство, изуверство — все это не то! Это бледные подобия. Короче говоря, отвел душу, пар сбросил и тут же приказал со всех, кто хотя бы прикасался к этим материалам, взять подписку о неразглашении. И это был не всплеск бюрократической истерии. Это было единственное возможное решение. Ибо, если эти материалы, хоть в какой форме дойдут до населения — то начнется всероссийский погром. Причем в таком масштабе, что все эти придуманные ужасы 'Холокоста' покажутся детской шалостью.

А Черфаса, после того как он проблевался, пришлось связать. Тот уже вытащил из кобуры свой наградной маузер и собирался лично понаделать вентиляционных дырок в таком количестве голов, на которые у него патронов хватит. Уже связанный и уколотый какой-то дрянью, он плакал и кричал, что если ему не дадут своими руками убить ЭТИХ, то он жить не сможет. Что мы не понимаем, как ему больно и стыдно, что он родился евреем. И как ему после этого людям в глаза смотреть?!

Сейчас с ним говорить было бестолку. А потом придется. И разговор будет очень непростым.

А пока предстоял еще более трудный разговор с наркомом обороны товарищем Фрунзе. Пока по телефону. Собственно, от этого разговора сейчас зависело многое, если не все. Связь, подключенная к генератору ВЧ, была уже налажена. И время тянуть смысла не было. Новиков выпроводил из кабинета всех. Остался только замполит Ковалев. Новиков посмотрел на него, встретил ответный спокойный и уверенный взгляд и молча кивнул, соглашаясь с его присутствием. Наконец, поднял тяжелую трубку телефона. Прокашлялся, прочищая ставшее сухим горло, и излишне резко нажал кнопку вызова. Тихий шелест ВЧ защиты. Несколько длинных гудков. И чуть хриплый голос произнес: 'Фрунзе слушает'.

-Товарищ Народный комиссар обороны, докладывает командир первой отдельной особой танковой дивизии, полковник Новиков.

Через полчаса разговора с наркомом Новиков вполне мог представить, что чувствует безжалостно выжатый лимон. И ведь это только начало. Предстоял не менее сложный, а скорее всего более тяжелый разговор с Зиньковским. И единственное, что сейчас мог себе позволить полковник, это стакан крепкого чая с пресловутым лимоном. А хотелось совсем другого. Но чай ему до конца допить не дали. Писк зуммера ВЧ застал его как раз во время глотка, и горячий напиток попал совсем не по назначению. С трудом откашлявшись, поперхнувшийся чаем Новиков схватил трубку.

-Новиков у телефона.

-Здравствуйте товарищ Новиков. У аппарата Сталин. — Мог бы и не представляться! Этот голос, с чуть заметным кавказским акцентом, с другим не спутаешь. — Мне доложили о Ваших действиях. Вы отдаете себе отчет, что Вы натворили?

-Да, товарищ Сталин, отдаю. И готов отвечать по всей строгости закона.

-Что Вы готовы отвечать, это правильно. Но, Вы действительно можете представить доказательства того, о чем сообщили товарищу Фрунзе? Не просто показания задержанных Вами граждан, а доказательства?

-Да, товарищ Сталин. И документы, и вещественные доказательства, и показания свидетелей.

-Это хорошо. — Небольшая пауза и слышно как на том конце провода Сталин чиркает спичкой. — Но я очень хочу сейчас получить ответ на один вопрос. Почему Вы действовали сами, а не сообщили о своих подозрениях в Москву? Вы не доверяете нашим руководителям? Или решили подменить собой советскую власть?

-Товарищ Сталин, времени сообщать, и согласовывать действия не было. Меня, других командиров боевых частей и военных училищ, а также преданных советской власти сотрудников областного и городского исполнительных комитетов должны были этой ночью арестовать. Со мной этого не получилось. А остальных товарищей пришлось освобождать из внутренней тюрьмы управления госбезопасности. Причем постановления на мой арест и на арест начальника Энгельского танкового училища не были подписаны начальником бронетанкового управления. Мне пришлось спасать людей.

-Хорошо, товарищ Новиков. Пока я удовлетворен Вашим ответом. Прошу Вас оказать максимальное содействие вылетевшим к Вам товарищам. А чтобы Вам спокойнее работалось, и Вы не совершили очередной авантюры, хочу Вам сообщить, что Вы немного опередили события. До свидания, товарищ Новиков.

-До свидания, товарищ Сталин.

Новиков положил трубку на аппарат осторожно, как будто она была стеклянная и могла разбиться от любого неосторожного движения. Это была редчайшая удача. И упускать её он был не намерен. Собственно, основу под это дело он заложил ещё ночью, когда в экстренном порядке выдергивал из квартир представителей рабочих комитетов и членов исполкома, о которых точно было известно — это свои. Они и сейчас все были рядом, в зале собраний областного совета. Вот теперь пора и речь толкать. И не просто речь, а сказать так, чтобы проняло их до самых печенок-селезенок.