Зимние интриги - Алекс Хай

верить в слова пленника. И что мне в нем понравилось — так это склонность не делать поспешных выводов.

— Что это за препарат? — спросил император.

— Это мы выясним после лабораторного исследования, — сказал я. — Проведем в двух лабораториях. В министерской и у Толстого.

Миних замотал головой.

— Я не готовил этот препарат! Мне его привозили и передавали.

— Кто передавал?

— Сам великий князь… Я даже не знаю его точной формулы, клянусь вам…

Император мрачно глядел на лейб-медика и что-то обдумывал.

— Ваша светлость, я рассказал все, что знал, — хрипло проговорил Миних. — Что теперь будет со мной?

Я вопросительно взглянул на государя. Будь моя воля — в кандалы его и на плаху. С семьей можно особо и не жестить — наверняка они не были в курсе дел лейб-медика. Если Павловичам сохранили жизнь по политическим причинам — ну не принято у Романовых казнить своих, то Миних был лишен этой привилегии.

Император наконец-то заговорил:

— С вами ничего не будет, Валерий Петрович. Вы продолжите работать и сохраните свою должность при дворе. Более того, будете делать вид, что этого разговора не было. Официальная версия — никто не проверял состав лекарства, а со мной случилось чудесное исцеление, после которого препарат просто больше не нужен.

До Миниха начал доходить план государя.

— Вы… Вы хотите, чтобы я шпионил для вас, ваше императорское величество?

— Именно, Валерий Петрович.

Миних затрясся.

— Нет! Нет, я не смогу… Он узнает… Он точно узнает, что вы меня допрашивали… И перестанет мне верить.

Император холодно улыбнулся.

— О, не прибедняйтесь, господин Миних. Вы водили за нос весь двор добрых пятнадцать лет. Справитесь еще немного. А если нет… Перспективу для вас и вашего рода я вам обозначил.

Миних кивнул, сглатывая ком. Я выпрямился и взглянул на императора. Венценосный кузен лишь коротко мне кивнул.

— Для всех — я поверил в вашу версию, — сказал он, глядя на пленника. — Пусть все думают, что я еще не до конца восстановил разум. Алексей, отпусти его. Пусть возвращается к своим обязанностям.

* * *

— У меня с трудом укладывается в голове, что это наш дядя…

Мы с государем неторопливо бродили вдоль берега замерзшего Волхова. Он решил отправляться в путь утром, по светлому. Сейчас в монастыре готовились к трапезе, а мы переваривали информацию.

— Если рассудить логически, то это самый очевидный вариант, ваше императорское величество.

— Называй ты меня хотя бы Николаем, когда мы с глазу на глаз, — раздраженно бросил кузен. — У меня в печенках сидят эти формальные обращения.

— Как пожелаете, — кивнул я. — Итак, мотивы нашего дядюшки мне вполне понятны. Когда случилась Трагедия, империя в один миг оказалась на грани разрушения. И единственным подходящим регентом был Федор Николаевич. Бабушка слишком погрузилась в горе, мои родители не могли претендовать на регентство по понятным причинам. Владимировичи и Павловичи — слишком дальняя родня, да еще и конкуренты. Они бы устроили грызню. Так что других нормальных кандидатов не было.

Император лишь покачал головой с печальной усмешкой.

— Видимо, сюжет «Гамлета» и правда бессмертен. Войны принцев с дядьями… Старо, как мир.

Я удивленно остановился.

— Откуда вы знаете сюжет? Разве вам давали читать Шекспира?

— Видел в театре. Увы, саму пьесу не читал, но хорошо запомнил представление. — Император вздохнул. — Алексей, я же все помню. У меня прекрасно работала память все это время. Просто… Это все словно откладывалось в сундук, который заперли на замок. Или как деньги на счет в банке. Они у тебя вроде есть, но прямо сейчас ими пользоваться ты не можешь.

— То есть все это время вы осознавали происходящее?

— Вполне. Но не мог адекватно реагировать. Словно был заперт в слишком тесной клетке. И должен сказать, что это, с позволения сказать, лекарство имело крайне неприятные побочные эффекты. Постоянные головные боли, перепады настроения, слабость и бессонница. Я и правда все это время чувствовал себя инвалидом. Думал, это уже никогда не закончится.

Я не знал, что сказать в ответ на такое откровение. Действительно, ужас.

— Должно быть, это состояние причиняло вам большие муки.

— Главное — все закончилось, — улыбнулся государь и приобнял меня за плечи. — Ты помог вернуть меня к нормальной жизни, Алексей. Я никогда этого не забуду и всегда буду тебе благодарен. Знаешь, хуже всего было с семьей. С моей семьей… Наденька и правда ангел, раз терпела меня столько времени. Да и сына я теперь смогу воспитать сам.

— Простите, Николай, — я поднял на него глаза. — Я знаю о ваших нежных чувствах к супруге, но обязан это сказать. Вы не думали, что она тоже может быть замешана в этом заговоре? Ведь ваша недееспособность давала ее величеству больше власти.

Государь покачал головой.

— Я не хочу в это верить. Впрочем, как не хочу верить и в причастность моего дяди к заговору. Поэтому проверить нужно всех, как бы ни было больно принимать такое решение.

Я коротко кивнул.

— Нужно создать группу из доверенных лиц, которая займется проверкой.

— Кто у тебя на примете, Алексей? Кому ты доверяешь?

Я пожал плечами.

— Шереметева, глава Спецкорпуса. Мои родители. Ваша сестра.

— Все перечисленные тобой люди немного не годятся в оперативники и дознаватели, братец, — улыбнулся император. — Высоковато летают эти птицы.

— Так и у нас речь идет об императорской семье.

— Согласен. Тут крыть нечем. Я бы еще обратил внимание на Елинского. Он прямой, как рельса. И, видимо, вполне мне верен. Что ж, Алексей, на тебе — организация этого аккуратного расследования. Пока — тайного.

— Возможно, министры Мещерский и Кутайсов смогут помочь, — добавил я. — Силовики всегда пригодятся.

— Хорошо, если так. Но лучше быть с ними поосторожнее. Если я правильно понимаю философию служивых людей, то сытые и довольные силовики всегда будут выступать за сохранение статуса-кво. То есть за моего дядю и Совет регентов.

— Но присягали-то они императору, то есть вам.

— Пятнадцать лет назад, Алексей. Пятнадцать лет назад. Сейчас, когда ко мне вернулись здоровье и ясность ума, я стану неудобен им всем.

Это меня и беспокоило. Что ж, государь хотя бы довольно трезво оценивал свое положение. Он понимал, что встанет костью в горле всему Совету регентов, слишком привыкшему принимать решения вместо