Барон фон дер Зайцев (СИ) - Шопперт Андрей Готлибович

Иван Фёдорович склонился над ними, один сорвал и стал разглядывать. На изломе гриб начал синеть и сломанные случайно пластинки тоже посинели. Стоп. Как-то проверяя достоверность описанного в книге способа навредить ближнему, он искал галлюциногенные грибы «Псилоцибе синеющая» на просторах интернета. Очень похожи. И главный признак — синеют на изломе или срезе, прямо как рыжик или красноголовик.

— Подожди, Герда. А нет иди, мне тут кустик полить надо.

Девчонка фыркнула и убежала вперёд к плоту, а Иоганн стянул с плеча собирательную котомку и нарвал туда всю плантацию грибков. Вот наркоманы бы ему позавидовали. С счастью тут их нет. В Европе точно. В Азии шаманы мухоморы трескают, на юге опиум есть уже, а в неоткрытой ещё Америке жуют лисья коки. А здесь на севере Европы даже коноплю не покуришь. В холодных местах она практически не годится для сигареток. Не работает. Тут разве что спорынья есть, но вредить-то она человеку или скотине вредит, а вот вызывает ли видения, Иван Фёдорович не знал.

Как не знал и способ употребления собранных им грибков. Что с ними делать? Варить и суп есть? Сырыми жевать? Сок выдавить? Высушить и сухими потреблять? Делать настойки? Или отвары? Ну, не специалист, не наркоман. И даже не интересовался ни разу. Как-то читал, что яд бледной поганки от термообработки не разлагается. Можно спокойно сварить супчик из неё и отравиться полностью и бесповоротно. Точно так же и ЛСД в спорынье. Никуда не денется в печи, когда будете хлеб выпекать, а там много больше чем сто градусов. Нужно надеяться, что глюциноген в этих поганках тоже выдержит термическую обработку. Варят же мак.

Зачем ему эти грибки? А не решил пока Иоганн. Но Кисель он вот под боком. И опять вчера застал его обжимающимся с мачехой парень, попытавшийся вроде в совершенно безлюдном замке добраться до родительского сундука. А там засада, и дело уже до задирания подола доходит. Хоть баронесса и сбежала в оконцовке.

Потерять жизнь, да и баронство не хотелось. Убить в открытую не получится, а если и получится, то хрен его знает, чем закончится. Повесить могут. А вот организовать вселение бесов в Киселя и на этом основании снятие с него обязанностей опекуна — это совсем другое дело.

Грибы он положил под кровать сушиться. Отварить или настоять на вине потом и сухие можно.

Уборку в донжоне делала какая-то дальняя — предальняя родственница Отто Хольте. Кристя. Возможно Кристина, но все называли тётку именно Кристя. Убиралась у Иоганна в кабинете она два раза в неделю, и он себе зарубочку на лбу поставил, чтобы не забыть их перед уборкой перепрятать. И забыл, конечно. Вспомнил, когда вниз после обеденного сна спускался на занятие к Мартину фон Боку, а навстречу Кристя с вёдром воды и тряпкой. Пришлось мчаться назад через три ступени, упасть на пороге и еле — еле ведь успел грибки в бейсболку покидать. Это ему датчанка Мария по его рисунку сделала кепку. Погода взбеленилась, забыла, что осень на дворе. Вообще забыла, если не жара, то тепло и даже ночи тёплые. Бархатный сезон настоящий. И солнце вечно в лицо, куда ни иди. Нос его многострадальный сгорел и стал облезать, вот Иван Фёдорович и решил кепку с козырьком заказать. Ну, на фуражку не решился, не поймут, а вот бейсболку с твёрдым козырьком из той голубой льняной ткани заказал в тон котту новому из той же материи, сшитому датчанкой за пару дней.

— Чего ты там ищешь, Иоганн, — встала за его спиной Кристя.

Успел.

— Подарок Герде куда-то запропастился. Не помню, куда убрал, может под кровать завалился, подумал. Но нет здесь. Беда, — брякнул первое, что в голову пришло.

— А что за подарок, я убираться буду, так может найду, — вот пошлёт же бог сердобольных уборщиц не вовремя.

— Пуговицу из дзинтарса в Риге купил. Красивая. Хотел подарить, — ложь стала не туда заводить, ретироваться пора. А то ведь придётся опять прогрессорствовать и токарный станок изобретать со сверлильным, чтобы пуговицы начать делать.

— Поищу. Красивая, наверное, из дзинтараса-то? — спустилась на колени Кристя и тоже принялась искать, — если найдёшь потом мне покажи. А я найду, так отдам тебе. Ладно, иди на двор. Убирать буду.

Всё! Быть токарному станку с ножным приводом. Как у князя Болконского в «Войне и мире».

Глава 18

Событие пятьдесят второе

Однажды ученик спросил у Мастера: «Долго ли ждать перемен к лучшему?» — «Если ждать, то долго!» — ответил Мастер.

Брат мачехи как обзывается? Дядя? (деверь, шурин, зять, свояк?). Ну, не важно. Барон Генрих фон Лаутенберг на третий день биться на поединке с Киселём не прибыл. А ведь Юрген ждал. Он облачился в кирасу и прочие наколенники и налокотники с утра самого, и на крыше донжона, еле туда во всём этом железе вскарабкавшись, памятник себе воздвиг нерукотворный. Хотя… Надо отдать ему должное занятие первое на деревянных мечах сначала с Иоганном провёл. Показал, как меч правильно держать.

— Ты, дурень, Иоганн, зачем так сжимаешь рукоять. Так кисть быстро устанет. Расслабь руку и только в момент удара… Вот дурень! Расслабь я сказал, а не брось меч!

Ну и всё в таком духе. Хорошо хоть без подзатыльников. AlteHase — «старый заяц » — старый солдат, который сержант Ганс Шольц, своих арбалетчиков тоже решил обучать бою на мечах, так тот без всякого стеснения и по башке им стучит, и поджопники раздаёт направо и налево. А если попадёт, то и прямо. Прямо по причинному месту. Вот это настоящая учёба. А обзывание дурнем — такая мелочь. Один раз, когда Иоганн при отработке удара вместо меча заехал Киселю по колену, тот всё же не выдержал и обозвал ученика по матери.

— Мать твою, Иоганн, du Arsch! (Ты — засранец!).

Простояв полдня на крыше донжона и вспотев, должно быть, в своей консервной банке, Юрген позвал Петерса и разоблачился. Хоть с крыши и не ушёл.

— Не прибыл твой братец, — с улыбкой победителя на разбитой роже, сообщил Кисель Марии за ужином «семейным».

— Так он сказал через три дня, а не на третий, — решил утешить беднягу Иоганн.

— Да? — и углубился в куриную лапку. Получалось это с такими губами и выбитыми передними зубами у Киселя это не очень, такие гримасы строил, что Лукерья несколько раз половником замахивалась, принимая это на свой счёт.

На следующий день Юрген опять, после учебного боя с наследником, взгромоздился на крышу, правда, в этот раз только в поддоспешнике. И в более лёгком, чем до того на нём был. Акетон. Стеганая поддоспешная куртка с рукавами, похожая на гамбезон, который вчера был на рыцаре, только не такая толстая и длинная. Занимались отработкой ударов, пусть и деревянными мечами, они как раз в гамбезонах оба. Габезон — это такая длинная поддоспешная одежда, набитая шерстью или паклей, чтобы амортизировать удары по кольчуге или броне. Иоганну Мария перешила из найденного в сундуке брата Александра.

Простояв опять почти целый день на крыше донжона, Юрген на ужине совсем победителем выглядел, словно не вшей целый день выпаривал, а сарацин десятками гонял по пустыни. И выгнал всех. Одни любопытные вараны теперь там по барханам ползают.

— Не явился! — даже опухшие губы сузились, в победной улыбке растянувшись.

— Наверное обсчитался, — нужно подбодрить Киселя, решил барончик, а то впадёт в грех гордыни.

Юрген, надо отдать ему должное, в просушенном за ночь и проветренном от запаха вчерашнего пота акетоне утром четвёртого дня опять высился на крыше донжона — символизируя победу человека над ленью и ступенями.

На этот раз только до обеда.

И на пятый день, и на шестой. А чем ещё опекуну заниматься? Два часовых, примерно, урока с подопечным утром и вечером и ощупыванием молочных желёз мачехи — рутина. А тут на солнышке, обдуваемый морским ветром. Ветром странствий. Из-за высоких сосен на берегу, моря не видно, но оно там, оно ощущается. Оно дышит этими ветрами, зовёт в путешествие к неведомым берегам к неоткрытой Америке.