Андрей Уланов - День револьвера

— Эй-эй, только без пальбы, — замерев на месте, Толстяк вскинул обе руки, старательно демонстрируя покорность судьбе и нам. — И без когтей! — Последние слова явно адресовались подошедшей китаянке.

— Куда. Ты. Собрался?

— Поглядеть, чего там пыхает, — с легким удивлением ответил гобл. — Ты же, ы-ы-ы, не хочешь сказать, что собираешься просто пройти мимо?

— Именно это я и собираюсь сделать! — рявкнул я. — Пока этот чертов дымок не приманил сюда половину Союза Племен!

— Это плохая идея, — бормотал я. — Нет, это ОЧЕНЬ ПЛОХАЯ идея!

Разумеется, меня никто уже не слушал. По правде говоря, эта песня начала надоедать и мне самому. Но лучше уж злость, чем страх, а что-то подсказывало мне, что стоит перестать нудеть, как некий Кейн Ханко ринется прочь, вопя от ужаса так, что и в Погребальнце услышат.

В лощине пахло дымом. Я не мог похвастаться обонянием гобла или оборотня, поэтому даже вблизи не различал в этом запахе каких-то там отдельных составляющих. А еще пахло смертью.

Это был караван. Пять повозок — добротных, с крытым верхом, от которого сейчас остались только ребра каркаса. Каждая повозка запряжена парой лошадей… была. И еще трое, нет, четверо, поправился я, разглядев сквозь ветки новые тела, конных — наверняка охранники злосчастного каравана. Всего десять мертвецов… тех, что лежат на земле, а не остались внутри фургонов.

Их расстреляли из луков, не делая различия между людьми и лошадьми. Некоторые трупы были утыканы так густо, что напоминали дикобразов.

— Ниш-шего не пон’маю, — Толстяк от удивления даже подпустил в речь гоблинский акцент. — Р’бтали орки… но это ж, збрых-мых, не по-орочьи! Даже коней не утащили, ы-ы-ы-ы! А ведь стрелы не отравлены, мясо хоть прям щас отрывай да жри!

— А с чего ты взял, что это сделали орки? — спросил я.

— По запаху, — гоблин успокоился, и шепелявость тут же пропала из его голоса. — От этих ыгыхнутых вонь такая, что и за неделю не выветривается.

Я старательно принюхался — и расчихался. Пахло по-прежнему только дымом. Выходит, бой — а точнее, расстрел — случился часа три-четыре назад, не больше. Под здешним солнцем трупы начинают «благоухать» очень быстро, а тут — свежачок, смотреть приятно, ха-ха-ха. Ну и обыскивать, само собой.

— Лисса, ты чего-нибудь чуешь?

— Я не знаю, понятия не имею, как обычно пахнут здешние орки, — нервно сказала китаянка, — и не чувствую никакого «особого» запаха.

— Тогда кто же…

— Орки.

— Но ты же только что сказала…

— Что не чувствую запаха, — повторила девушка. — Но кроме носа, у меня есть и глаза, а вокруг полно следов. Те, кто это сделал, были раза в полтора крупнее, — Лисса махнула рукой в сторону Толстяка, — его. Вот, посмотри.

Наклонившись, я внимательно изучил отпечаток на глине. Поставил рядом свою ногу, с силой нажал, сравнил результат.

— Это были не люди, — сочла нужным прокомментировать Лисса. — Кони нападавших не имели подков.

— Были бы это люди, от этого парня, — Толстяк пнул одно из тел, — остался бы фарш с начинкой из картечи, гы-ы. Где ты видел человека, способного из лука попасть с десяти шагов хотя бы в задни… в цель размером с бизона?

— В детстве, — возразил я, — мы с друзьями за сто шагов попадали в сосну.

— …которая была три ярда в обхвате? — фыркнул гоблин. — Эй-парень, а ты хоть раз пробовал натянуть оркский боевой лук?

— Нет, но…

— Вопрос закрыт, эй-парень. Люди, будь это банда Шарго или кто другой, оставили бы тут вокруг целый ковер из гильз.

— Скажешь, у зеленокожих не бывает стволов?

— Скажу, что мы умеем считать патроны, эй-парень. — Гоблин согнулся и, ухватив покойника за плечи, принялся вытаскивать его из-под лошади. — У нас нет пороховых заводов.

— Ладно, — сдался я. — Но если это сделали орки, то почему они оставили все добро на месте? Трупы не ограблены… черт, да меня уверяли, что зеленошкурые и трупов-то не оставляют!

— Правильно уверяли!

Гоблин обыскивал покойника и делал это весьма умело — я и моргнуть не успел, как рядом с трупом выросла небольшая горка. Ремень, фляга, ножны, несколько упитанных мешочков, еще одна фляга, поменьше…

— Тут дело нечисто, клык даю! Стока хорошего мяса побросали, повозки зачем-то подожгли… будто и не орки вовсе тута были.

— Может, тогда и нам не стоит здесь оставаться?

— Ну, мы-то пока живы.

— Пока…

Я начал обходить место боя по кругу. Что-то не давало мне покоя, — хотя какой тут покой! среди трупов-то! — что-то неправильное, странное. Орки, расстрелявшие караван, однако побрезговавшие добычей. Ха, если я расскажу кому-нибудь про брезгливых орков, надо мной будут смеяться от Монреаля до Мехико. Орки, чего-то испугавшиеся — это уже звучит правдоподобнее. Но что могло их напугать?

— Ы-ы-к, да эти парни набиты золотом!

Подскочив к Толстяку, я увидел, что гоблин развязал один из мешочков, оказавшийся кошельком, и теперь, разинув пасть, глядел на россыпь монет на своей ладони.

— Я уж думал, ты ему брюхо вскрыл.

— Да ты погляди, эй-парень, тут же долларов сорок! — с этими словами гоблин принялся поспешно развязывать второй мешочек. Поскольку одна рука у него была уже занята, он решил воспользоваться клыками. Р-раз — из прорехи в ткани прямо на морду Толстяка просыпался табак. Гобл оглушительно чихнул, и табачная струйка превратилась в облако, сквозь которое доносился чих, ругательства и звон разлетевшихся монет.

— Между прочим, это не доллары, — сказала Лисса.

— Ы?

Одна из монет как раз подкатилась к ноге китаянки. Та ловко подцепила желтый кругляш носком сапога и подбросила вверх и в сторону. Мою сторону — так, что мне оставалось лишь прихлопнуть кувыркающуюся монету об ладонь.

— Орел или решка?

— Наполеон, — Лисса то ли не приняла игры, то ли не знала её правил. — Это не ваши доллары, а золотые франки.

— Да какая, ыгых, разница? — прочихался наконец Толстяк. — Франки, шманки… главное, это золото! Ведь золото, а?

В другое время и я бы, позабыв обо всем на свете, бросился промывать столь обильную руду. Но сейчас внутренний голос настойчиво повторял: для приступа золотой лихорадки совершенно не время и ОЧЕНЬ неподходящее место. Убраться бы отсюда с целой шкурой — вот подходящая цель, а не какое-то там…

— Золото…

Подойдя к соседнему покойнику, китаянка наклонилась, сдернула с его пояса мешочек и высыпала его содержимое прямо на землю. Похвальная предосторожность, но в мешочке был не табак.

— Говорю же, ап-пчихи, они просто набиты золотом!

— И медью, — Лисса повела ногой, «размазывая» монеты по земле. — У этого желтяков немного. Зато успел приодеться… и погулять.

— С чего ты взяла?

— Хорошая новая одежда, и при этом вся в пятнах от вина и жира.

Немного — вот нужное мне слово. Мозг зацепился за него, словно крючок — за корягу на дне. Четверо в охране… плюс те, кто правил фургонами… по меркам Запретных Земель это не мало, а чертовски мало. При том, что деньги у них были — и плевать, что не местные. Золото есть золото, чья бы рожа на нем ни пучилась, в этом Толстяк прав.

— Помоги мне перевернуть его, — неожиданно попросила Лисса.

— Зачем? — удивился я.

— Хочу кое-что посмотреть.

Захотеть было много легче, чем сделать — покойник стал таковым, заполучив дюжину стрел в спину, и переворачиваться на неё же упорно не хотел. Стрелы же орков, как выяснилось, были отменного качества — выдернуть их не получилось, сломать у основания — тоже. Помаявшись минуту-другую, мы с Лиссой сошлись на том, что её удовлетворит положение «на боку».

— А вот это уже интереснее…

— Что именно?

Продолжая прижимать ногой стрелы — без этого труп норовил завалиться обратно носом в пыль, — я покосился на его «переднюю сторону» и тут же пожалел об этом. Лицо покойника и короткая борода были сплошным кровавым пятном. Кто-то перерезал ему горло, а точнее, почти отрубил голову — та едва держалась на коже и нескольких шейных мышцах.

— П-похоже, — голос у меня заметно дрожал, — даже всадив пучок стрел, орки сочли этого парня недостаточно мертвым.

— Смотри ниже.

— Ты про татуировку? — недоуменно спросил я. Синяя наколка, на мой взгляд, не блистала содержанием и качеством исполнения. Разве что непристойностью…

— Расстегни свою рубашку, — посоветовала Лисса. — Что ты увидишь?

— Ничего, — разом смутившись, буркнул я. Татуировка у меня имелась только на предплечье. Красно-зеленый зверек, по первоначальному замыслу был медведем, однако непосвященным зрителям он «почему-то» казался больше похожим на опоссума. Мораль — пить во время процесса должен только накалываемый, художнику это противопоказано.

— А если внимательно посмотреть?

— Говорю же, ничего… — со злостью пробормотал я, потянувшись к пуговицам — но рука замерла на полдороге.