Ферма - Елена Федоровна Янук

class="p1">— Море? — Я на миг замерла с чашкой горячего чая в руке. — Правда? Я так мечтаю увидеть море!

— Увидишь… Вон Георг как за тебя заступился, — угроза хозяина отправить Казимира на заготовки за забор все еще мысленно довлела над Миланой, и она никак не могла мне ее простить. — Попроси его, и все получишь! И море, и озеро!

Если бы…

Я молча ей улыбнулась. Милана, которая до этого смотрела на меня нахмурив брови, наконец перестала хмуриться и улыбнулась в ответ:

— Вот ты хитрая же лиса, Ивета… Вот так ему улыбнешься, и он все сделает.

Не стала разубеждать ее. Встала, благодарно кивнула и ушла к себе. Надо было нарисовать картинки для новых занятий.

Я прошла в кабинет к Георгу, нашла все необходимое, и принесла к себе. Но не успела разложить бумагу на столе как ко мне в комнату, не разувшись у входа, ворвалась умница Маринка и, напряженно накручивая на пальцы кончики теплого платка, взволнованно сообщила:

— Маленький Славка пропал! Его все ищут!

— Как пропал? Куда?

Я как была в комбинезоне и тапках, схватила платок и побежала за Маринкой, которая уже на ходу мне рассказывала:

— В лес ушел, на мать обиделся. Там свекровь у Славкиной матери суровая очень, требует, чтобы в доме все чисто было. Хольге-то деваться некуда, Славку на улицу, а сама… ну все скрести! И улицу подметает и двор. Целыми днями что-то драит и чистит. А Славка орет, к матери просится… Зато свекровь ее все уважают, добрая хозяйка, хороший дом… в общем. — Последние выводы Маринка произнесла с несвойственным ей сарказмом, видимо наслушавшись подобного у кого-то из взрослых.

— Куда он мог пойти?

— Да кто ж его знает? — Маринка в большом удивлении размашисто пожала плечами.

Вчерашний дождь растопил большую часть снега и на следы рассчитывать не стоило.

Зато сейчас вновь все подморозило, что я почувствовала едва мы вышли из дома. Но возвращаться было уже поздно, и мы побежали бегом.

На улице перед одним из домов собрался народ. В основном старушки и дети, видимо остальные ушли на поиск малыша.

Среди толпы в глаза сразу бросилась высокая дородная женщина в длинном зеленом платье, которая гневно отчитывала молодую белокурую сильно заплаканную девушку. Та в отчаянии прижимала к груди руки, не в состоянии унять дрожь и слезы.

И без пояснений Маринки было ясно кто здесь кто. Все это время я всячески избегала вмешиваться в дела местных, но теперь пришлось. Так что, пробравшись через толпу зевак, игнорируя гневную свекровь, я подошла к девушке и спросила:

— Славик давно пропал?

Она повернулась, скользнув по мне потерянным взглядом, несколько мгновений пытаясь понять, о чем я у нее спрашиваю. Наконец, прерывисто выдохнув, отозвалась:

— Два часа как кинулись. Но его нигде нет!

Я печально кивнула. За два-три часа четырехлетний малыш мог уйти куда угодно.

— У друзей искали?

Она кивнула и вновь залилась слезами. Подошел молодой светловолосый мужчина, видимо отец малыша, обнял жену и, словно отвечая на незаданный вопрос, горестно покачал головой. Не нашли.

Славкина бабушка измерила меня внимательным взглядом и с достоинством ушла в дом.

Я отошла в сторонку и попросила маленькую Маринку позвать друзей Славки. Собрав вокруг себя учеников, первым делом спросила:

— Ребята, а куда вам запрещено ходить? — Маринка ведь сразу сказала, что он «обиделся на мать». Значит, будет делать назло, это логично.

— В лес… К лошадям... На реку… В господский дом… — Ответы детей посыпались как горох. Я только качала головой, ожидая нужной подсказки, так как сразу отмела перечисленные варианты: в лес идти далеко и страшно, это он сам говорил, уговаривая меня, после проказ туда его не отправлять, видимо дома кто-то пугал малыша темным лесом. Лошади закрыты, холодно. На реке зимой делать нечего. Дом тоже отпадает, хотя было бы неплохо, если бы он пришел ко мне.

Маленькая Агнешка, внучка Миланы, которая до этого молчала, негромко добавила:

— Ходить к стене… Нам нельзя ходить к стене.

Дети громко подтвердили ее слова. Ясно, и логично, и относительно близко.

Я повернулась, собираясь идти, но навстречу мне выскочила Милана.

— Ты куда голая? — раскричалась она на меня. — Давно не болела?! У-у, злыдня, хозяина нет, а ты болеть вздумала?!

Ничего я не вздумала. Но сейчас самое страшное сейчас — это мороз, который, все нарастает. А если мальчишка замерзнет?

Я сухо покачала головой и, не обращая внимания на громкие причитания Миланы, побежала в сторону стены. Толпа малышни кинулась за мной. Пришлось остановиться и приказать:

— Вы ждете нас здесь! Марина, ты тепло одета? — Склонив голову набок, девочка довольно кивнула. — Тогда пошли!

Позади остались жалобные просьбы детворы, взять их с собой. Мы с Маринкой почти бегом добрались до стены, что ровнялось подвигу, после дождя все пространство превратилось в зеркало, и даже просто идти было трудно.

— Куда же его занесло?.. — отдышавшись от пробежки, я размышляла вслух. Запыхавшаяся под толстой подпоясанной толстым ремнем шубой, Маринка глухо отозвалась:

— Мы еще летом сюда пробирались… тут полно земляники… — Тут она спохватившись, что болтнула лишнего, поспешила заручиться моим обещанием. — Вы же родителям ничего не скажете?

— Не скажу. Так что тут было?

Мы чуть сбавили шаг, чтобы разговаривать было легче.

— Что тут? Много земляники и… — Маринка на миг замолчала раздумывая. — Там есть трещина в стене. Над землей прямо. Ее за кустом не видно, но она довольно большая. Мы все на нее смотреть ходили.

Я покачала головой.

— Надо было взрослым сказать…

Маринка возмущенно фыркнула:

— Ага, нам бы досталось… и от родителей, и от хозяина.

Знакомая с подобным выбором не понаслышке, я не могла требовать от ребенка храброго признания, как оказалось, на которое сама была не способна.

— Ну да, ты права. Признаваться страшно.

Маринка часто закивала:

— А я че говорю… Теперь вспомнив о трещине, я думаю, что Славка туда и пошел. Ну… чтобы совсем уж в страшное место.

Я уже сильно замерзла. Потому спросила:

— Далеко до него идти? До этого страшного места?

— Не-а. Вон кусты видите? Там оно.

Не сообщи мне Маринке об этом «страшном» месте, я бы и внимания не обратила. Из земли вдоль каменного забора в трех местах торчали голые ветки. И только одну из зарослей можно было назвать