Проклятие дома Грезецких - Тимур Евгеньевич Суворкин

хочу, чтобы Ариадна здесь более появлялась.

– Почему?

– Вчера, во время ночного бдения, я смотрела в его глаза. Он показывал мне страшные вещи. Я видела вашу машину – и видела Платона мертвым. Ваша машина стояла над ним. А еще я видела ее лезвия: они были черны от крови. И эта кровь была вашей. Избавьтесь от машины. Как можно скорее.

– Простите, Ника, вы что, считаете, что ваших слов будет достаточно?

Девушка мрачно посмотрела на меня:

– Вы говорите так же, как Жоржик. А я ведь его тоже предупреждала. Что ж, идите, но, если у нас что-то случится, виноваты будете только вы.

История про Родиона и клад мне совершенно не понравилась, и я перед отправкой в столицу опросил еще несколько знающих механика людей. Затем мы с Ариадной отправились к парому.

Мы уже подходили к пристани, когда сзади донесся лязг и грохот: высоко вскидывая ноги, к нам несся чугунный робот Грезецких. Шестерний выглядел просто чудовищно. Черный робот был сплошь облеплен кусками криво вырезанной кислотно-фиолетовой бумаги. Корпус был измазан клеем, к рукам прилипли стеклярус и блестки. Под мышкой у него был какой-то сверток.

– Я думал, я не успею и вы уедете! Но я успел и вы не уехали! – радостно прогрохотал робот и шагнул к моей напарнице. – Я очень много думал о вас, Ариадна. Вчера. И сегодня. И знаете, к чему я пришел?

– Не знаю, ваш разум не успели запрограммировать как следует, а потому все ваши выводы абсурдны и непредсказуемы. Тратить время на их предугадывание я не собираюсь, – с явным раздражением отозвалась Ариадна.

– Вот именно поэтому я вам и скажу. Я подумал, что вы, конечно, злюка, тут, естественно, спорить нельзя, и даже закорюка, уж простите за прямоту, но с другой стороны, вы злюка хорошая. Да и если так подумать, не ваша вина в этом. В этом вина людей, что вас запрограммировали. Так вот, Ариадна, возьмите, пожалуйста. – Робот развернул сверток, и я с изумлением увидел кислотно-фиолетовую коробочку в виде сердца. Залитая клеем, в котором тонули россыпи бисера и стекляруса, она была сделана настолько неумело и криво и одновременно настолько старательно, что я просто умилился.

– Что это? – холодно произнесла Ариадна и опасливо потрогала подарок.

– Сердце. Я сделал его для вас. Оно, конечно, похуже того, что у меня в груди, но вы извините, я просто ни для кого раньше такое не делал. Да еще и времени у меня не было. Я очень спешил. Потом, если вам понравится, я потренируюсь и сделаю лучше. А пока вы это можете носить в груди.

– Зачем?

– Всем нужно сердце.

– Зачем? – повторила Ариадна. Кажется, к таким поворотам событий гений программистов Инженерной коллегии ее не подготовил.

– Вы умеете чувствовать, Ариадна. Я это знаю. А с сердцем вы будете чувствовать еще сильнее.

Ариадна холодно усмехнулась и посмотрела на чугунного великана:

– Как вы жалки, Шестерний. Естественно, я умею чувствовать. Я в совершенстве чувствую световые волны видимого спектра, тепловое излучение, а также звуки в диапазоне от десяти до двадцати пяти тысяч герц. Как ваша помятая коробочка может улучшить мои и так совершенные характеристики?

Чугунный великан возмущенно загрохотал:

– Да хватит вопросы задавать, Ариадна! А ну держите немедленно!

Чугунный робот почти силой вложил сердце в руки моей напарницы.

– А вот теперь потрясите его.

– Зачем? – Не спеша следовать совету, Ариадна, напротив, посильнее вытянула руки, с опаской держа фиолетовую коробку подальше от себя.

– Ну потрясите, что вам, энергии своего флогистона жалко? – Шестерний упер руки в бока.

Издав что-то похожее на мученический вздох, Ариадна тряхнула коробкой. Раздались удары.

– Слышите! Стучит! – радостно провозгласил Шестерний. – А знаете, что там внутри?

– Брусок весом от десяти до двадцати граммов, – по звуку определила Ариадна, видимо наивно полагая, что от нее после этого отстанут.

– Да нет же. Ну какой еще брусок? Это я вовнутрь коробочки конфеточку положил шоколадную.

– Зачем?

– Чтоб сердце ваше добрее было. А знаете, как она называется?

– Шестерний, я всего лишь сыскная машина стоимостью сто сорок четыре тысячи золотых царских рублей, ну что вы ко мне пристали? Я не знаю и, более того, я не желаю знать.

– Вот, вы не знаете, а конфеточка называется «Львенок на юге». Ну вы поняли, да? Вы же сыскная машина, вам же страшных преступников одолевать надо. А львенок ваше сердце храбрее сделает.

Ариадна наклонила голову и более внимательно рассмотрела картонное сердечко – затем снова посмотрела на Шестерния.

– А знаете, что я еще туда положил? – радостно прогрохотал робот.

– Нет, – уже как-то более растерянно отозвалась Ариадна.

– Перышко. Чтоб на сердце у вас всегда легко было.

– Шестерний, я… – Ариадна помедлила и вдруг с силой потрясла головой. – Я могу сказать, что это абсолютный, идиотский абсурд. Как подобные предметы могут влиять на свойства картонной коробки? И как картонная коробка может влиять на мои свойства? Мне абсолютно не нужна сделанная вами вещь. Знайте, я утилизирую его в ближайшем подходящем для этого месте.

Она обернулась и шагнула к урне на причале, но Шестерний опередил ее. Раздался треск, и он вырвал урну вместе с досками, к которым она была привинчена, а затем швырнул ее в реку.

Ариадна нехотя убрала поделку робота во внутренний карман мундира.

– Спрячу его, пожалуй, чтобы меня не засмеяли, пока я буду искать другое мусорное ведро. Знайте это. Чугунный болван. – Она отошла прочь и резко добавила: – Нелепица.

Затем отошла еще на пару шагов и вновь добавила:

– Вздор.

1100

Когда мы добрались до Петрополиса, уже окончательно стемнело. Проехав лишенные света окраины, мы выехали в горящий иллюминацией, наполненный людьми центр Петрополиса. Город праздновал Майскую ночь.

Все кругом было украшено: на перекрестках стояли срубленные за городом деревья, увешанные серебряными шарами, изображавшими звезды, цветные прожекторы красили черные от копоти здания в цвет листвы. Трепетали флаги. Горели гирлянды зеленых ламп.

Толпы людей гуляли по проспектам, размахивая бенгальскими свечами. В небо со свистом взлетали ракеты, наполняющие дым разноцветными всполохами.

Я остановил локомобиль возле перегороженных стрелочниками путей, чтобы пропустить шествие. Мимо нас проходили толпы людей в натянутых поверх респираторов масках райских птиц и арлекинов, коломбин и сибирских однорогов, шутов и русалок. На головах у девушек нежно белели огромные венки из бумажных цветов.

– Что там происходит? – Ариадна зачарованно уставилась на невероятное шествие.

– Карнавал. В честь Майской ночи, – пояснил я и тоскливо посмотрел на веселящуюся толпу. Сколько я не бывал на этом празднике? Три года? Или уже четыре? Не хотелось даже и вспоминать.

Ариадна оторвала взгляд от карнавала и обернулась, пристально посмотрев на меня:

– Виктор, в вашем голосе печаль. Почему?

Я отвернулся, от воспоминаний заныло в груди. Впрочем, ничего объяснять Ариадне мне не хотелось. Мои отношения с этим праздником были лишь моим делом.

Ариадна продолжила немигающе смотреть на меня своими светящимися глазами. Поняв, что так продолжится и дальше, я коротко ответил:

– Просто давно не гулял в Майскую ночь. Вот и все.

– И только? Судя по грусти в голосе, этот праздник важен для вас – почему вы им пренебрегаете? И что мешает вам присоединиться к Майской ночи сегодня?

– Я на службе, – отрезал я, уже начиная злиться на лезущую с излишними расспросами напарницу.

– Сейчас уже вечер. Вы можете отвезти меня в отделение и прогуляться.

– Терпеть не могу гулять