Под ласковым солнцем: Ave commune! - Степан Витальевич Кирнос

взяв себя в руки, спросил Давиан, – что всё это значит? Что происходит?

Вместо ответа Форос аномально изогнулся – его ноги и бёдра остались на месте, а торс, грудь выгнулись по-змеиному назад, едва не касаясь другого бока, где он в кармане спокойно отыскал, то, что ему нужно и выгнулся обратно.

– Товарищ Форос, так что же происходит? – всё не унимается Давиан, потирая ладони, от холода, который подгоняется воем сирен и растущим страхом.

Форос снова молчит. Вместо всяких ответов он взял пластинку в левую руку и аккуратно ввёл её под основание правой ладони – механизмы руки поглотили её и шесть пальцев расступились.

Давиана взяло удивление и шок от того, что он увидел – впервые ему приходится смотреть за таким технологическим совершенством, но ещё больше его поражает, что из сердцевины правой ладони выстраиваются линии света, которые ткут из нитей ярких отблесков голографическую картинку.

– Вот, юноша, взирай! – загрохотали гортанные системы Фороса и Давиан посмотрел на то, что выдаёт ладонь существа.

Взгляд Давиана впился в изображения, и казалось, что даже рёв сирен отступил назад. На мелькающих картинах он увидел, как человек в такой же рясе, как и он, стоит посреди коридора и разговаривает с кем-то.

– Это же…

Внимательный взгляд Давиана пал на пучки света, которые ткут лицо человека, который стал главным героем картины. Это худое округлённое лицо, юношеское и молодое, в котором читается больше человечности, чем во всём мире, построенном вокруг.

– Нет! – воскликнул Давиан, когда понял, что произойдёт дальше.

Через секунду этот человек уже вступает в перепалку и нити света, из которых сотканы руки, тянутся к шее другого партийца, который по форме напоминает милиционера. А затем начинается самая настоящая драка, которая переросло в то, что милиционер оказался, по зову иронии, забит предметом, сильно напоминающим книжку «Biblium Communistic».

– Э-это же…

– Да-а-а, – механически прошипел Форос, – это он самый. Мы не знаем, какая эмоция взыграла в его душе, что он посягнул на священный порядок.

Увиденная картина ещё сильнее поразила разум Давиана. Его друг, его товарищ с которым они бежали из Рейха прилюдно, во всеуслышание предал идеи Коммуны. Собственноручно Пауль обагрил свои руки, отступив от всего, что дала Коммуна, и это настолько въелось в разум Давиана, что у сердца взросло напряжение, и боль колкой рукой подступила к груди.

«Как же такое возможно? Как я упустил Пауля и не уследил за ним? Почему я был так слеп?» – Посыпает пеплом голову Давиан и продолжает сокрушённо порождать вопрос за вопросом, целую чреду, на которую пока не способен найти ответы. – «Коммуна нам дала уважение, она сказала, что нуждается в нас и подарила почёт. Как же ты мог так поступить? Пауль, почему ты предал нас?».

– Вот теперь скажи, Давиан ППС-1298…

– ППС-1298? – удивлённо спросил Данте, перебив своего наставника вопросом. – Что это?

– Ах, забыл… ППС – проповедник повинности слова под номером одна тысяча двести девяносто восемь. Так как у нас нет семей, нет и фамилий, поэтому людям придаются порядковые номера, чтобы не потерять их в реестрах.

– Понятно.

– Вернёмся к делам насущным, Давиан. Ты можешь сказать, с чего твой близкий товарищ сошёл с ума и посягнул на наши порядки? Он забил народного милиционера насмерть. Может ты сам предатель?

– Я!? – возмутился Давиан, исступлённо прокричав и сложив ладони у груди, указав на себя. – Да я бы никогда не посмел! Я не предатель!

– Ладно-ладно, всё может быть.

– Что там произошло? – вопрошает юноша, до сих пор не понимая, что происходит, для него вся ситуация – это страшный сон, пляска безумия в которой он оказался по чистому недоразумению.

– Он собрал возле себя целую группу декадентов и отступников. Они заперлись в Холле №18, блокировали и никого туда не пускают.

– А прорыв?

– Невозможен сейчас. Один узкий коридор они заблокировали, накидав баррикады из мебели, а другой простреливают.

– Как у них оказалось оружие?

– Они вытащили всё у мёртвого милиционера. У него было целых два пистолета и граната.

– Подождите, – погрузился в думы юноша и приложил руку к подбородку. – Как у него появились сторонники? Как же гипнопрограммирование?

– Несмотря на совершенство технологии, она не всегда действенна, – проскрежетало существо и вытянулось в полный рост. – Есть сотни и даже тысячи условностей, заложенных природой, которые наши учёные просчитать не в силах. Да, в основном наши технологии рождают десятки тысяч верных партийцев, которые беспрекословно выполняют народную волю, но рождаются и дефектные.

– Дефектные? – вопрос наполнено удивлением и Давиан не желает соглашаться, что людей, которые тут по малейшему поводу не согласны с Генеральной линией Партии, нарекают «дефектными».

– Именно, – в стальном тембре Фороса промелькнули чугунные намёки на отвращение, а сам иерарх провёл пальцем по своей руке, счищая прилипшую грязь. – В них не до конца искоренён дух бунтарства и свободы единоличника. А в обществе, где всё устроено по образу и подобию равенства и общности, не может быть единоличности и пресловутого «своего мнения». Есть мнение Партии, а значит и народа, больше нет ничего.

– То есть, вы намеренно гипноформированием преобразуете сознание человека, чтобы оно впитало идеи Директории?

– Да, как ты видишь, человечность рождает желание бунта против нашего райского устройства миропорядка, – Форосу вновь пришлось опереться на посох, и он протянул свою длиннющую руку к «Biblium Communistic» на поясе Давиана и провёл остроконечными пальцами по её обложке. – Всё, что тут написано не для человека, в биологическом понимании этого слова. Нам приходиться рождать существо сугубо социальное, отвечающее великим идеям коммунизма.

– А по-иному?

– Иначе не получается их воплотить, мой мальчик, – Форос отступил назад, опуская руку в карман. – Вот скажи, как мы можем создать социум равных, если биологически человек стремиться быть уникальным? Что нам делать с общностью имущества, если человек желает быть собственником? И так далее до бесконечности. – Форос вынул из кармана веленевый свиток, утянутый красной тканью, на котором покоится печать с пятиконечной звездой, и протянул Давиану. – Наше общество – результат прогресса. Если мы хотим быть высококоммунистичными, мы должны выбить из человека саму человечность, ибо она порождение природного элемента, которая потянет нас вниз по формациям.

– А как же мы? – Давиан взял свиток и его пальцы коснулись холодного металла конечностей Фороса, и неожиданно для юноши стало понятно, что перед ним нет человека, есть гротескная сборка идей и партийных установок, упакованной в оболочку из металлических мышц и костей.

Если в нём и есть что-то от человека, то это разве что его прошлое, тень в истории, которая не будет никому известна, забудется в веках.

– Вы стали феноменом. До