Объект «Фенрир» - Максим Анатольевич Макаренков

– Всем участникам гонки. Здесь корабль «Алконост», пилот Михеев. Маневр захвата выполнен штатно, но мы не успеем пройти сквозь протуберанец.

Он замолчал на мгновение. Эфир тоже молчал.

– Поддержите товарища, прошу. Дайте ей сил и спокойного мужества.

– «Алконост», мы можем выжать еще? – спросил Михеев, хотя и так знал ответ.

– Можно перекинуть часть энергии с систем жизнеобеспечения и защиты пилотского отсека и этим выиграть еще несколько секунд.

Михеев отдал команду. «Алконост» пел, и пилот вместе с ним.

«Вот это гонка!» – мелькнула у него в мозгу восторженно-безумная мысль.

Он чувствовал молчаливую сосредоточенность эмпатов, полностью слившихся с пилотом бота, укрытого золотыми крыльями «Алконоста». Ощущал, как сосредоточенно, контролируя каждый вздох, дышит девчонка-пилот. Она сделала все что могла и сейчас открывала сознание товарищам, делилась с ними всем, что успела накопить нужного и полезного за свои недолгие годы.

Точно по курсу бело-оранжевое полотнище протуберанца разошлось, открывая идеально круглый проход. Проход рос, Михеев видел звезды и теплое зеленое свечение станции по другую сторону огненного полотнища.

– Вперед, девочка! – заорал он, сам не понимая зачем.

И «Алконост» рванул в этот невозможный, противоречащий всем законам физики, спасительный финишный створ.

* * *

– Банев, ты все зафиксировал?

«Алконост» подходил к базе. Девчонка спала в своем пилотском коконе – корабль первым делом соединил свои медсистемы с простенькой, но надежной системой бота и погрузил пилота в состояние восстановительного сна.

– Каждую наносекунду, – ответил Банев.

– Ты понимаешь, что это Старшие?

– Конечно.

Они помолчали. Михеев думал о Старших сущностях, чья история терялась в невообразимо далекой, задолго до рождения Вселенной, тьме бесконечности. Разумах, что начинали творить Многомирье – Древо вселенных, Звездный тракт, существование которого Сфера разума лишь начинала осознавать. Противоречащие законам известной физики межзвездные объекты… Сигналы, которые иногда ловили корабли Дальней разведки, ушедшие в глубокие подпространственные туннели, где сигналов, как считалось, быть не может… Человечество честно признавалось себе, что просто не понимает категории, которыми мыслят Старшие разумы, но не теряло надежды установить с ними контакт. Человечество хотело учиться и делиться полученными знаниями с другими.

– Банев, ты понимаешь, что из системы придется уйти?

– Михеев, тебе два часа до базы, и медиколог уже рвет и мечет, требуя вас с девчонкой на осмотр, – просопел Банев.

Михеев потянулся, и длинно выдохнул.

– С-с-спортс-с-смены.

Глава 7. Очень белый снег

Снаружи мягко бухнуло, дверь в зал дрогнула, но устояла. В неверном свете затанцевавшего под потолком фонаря встревоженно мелькнули пылинки. Что-то там, снаружи, происходило.

Попов подобрался, вытянул шею в сторону двери, и Михеев вдруг остро пожалел, что все это буханье и движение произошло сейчас, когда ксенопсихолог задумался о чем-то таком, что раньше ему в голову не приходило.

«Проклятье, и у меня затылок же не просто так ломило, но, кроме засевшей где-то внутри боли и ощущения чего-то очень очевидного, ничего не осталось…»

А вот Стас и Кейко подобными сомнениями не мучились, делали то, что и должны делать ответственные энергичные люди с хорошей подготовкой, – отводили сотрудников научного городка из зоны возможного поражения. Кейко заняла позицию ближе к людям, а Стас плавно и осторожно подошел к двери и вслушался.

В коридоре снова бухнуло, затем раздался нарастающий, какой-то утробный свист.

Стас обернулся, поймал взгляд Михеева, улыбнулся:

– Гномы снежные завалы прочищают. Все в порядке, скоро выйдем!

Михеев понял, что выходить не хочет. Боится потерять тонкую нить, протянувшуюся между ним и Поповым в полутьме затерявшегося между реальностями зала.

* * *

Снег был ослепительно белым, оранжевые пятна спасательских комбезов казались на нем особенно яркими, резали глаза, и Михеев перевел взгляд на успокаивающую зелень еловых лап. И тут же, прикрыв глаза, принялся отфыркиваться от снежной пыли, накрывшей его с головы до ног, – мимо промчался, на ходу формуя что-то полезное, спасательский «гном» незнакомой модификации. В небе над ними сновали «Рыбки». Парочка до неприличия загорелых, похожих на шкафы и изумительно вежливых медикологов уже прогоняла сотрудников «Зимнего леса» через диагноста.

Командир спасателей Василий – рука сухая и жесткая, но рукопожатие не напоказ – Михееву сразу понравился. Командир отрешенно смотрел на вершину недалекого горного пика, откуда и сошла чертова лавина, и губы его шевелились, а рукой он придерживал оранжевый с синей продольной полосой шлемофон. Над местом аварии поблескивали юркие чешуйки «Рыбок», и шел уже на посадку тяжелый «Виман».

«А ничего себе они тут спасательную службу держат – такое оборудование не на каждой промышленной планете за такой короткий срок подключат. Баневу придется очень и очень постараться, чтобы объяснить мне, что за “теоретические изыскания” тут проходят», – с затаенным злорадством подумал Михеев.

– Старший, я попросила медикологов, чтобы они скинули «Меконгу» скан-карту Лапиньша. – Кейко отбросила с лица непослушную прядь, прищурившись, всмотрелась пилоту в глаза, явно ожидая там что-то увидеть.

– Умница, все правильно. А теперь скажи, что ты почувствовала.

Лицо у Кейко сразу изменилось, но Михеев был безжалостен. Понизив голос, надавил:

– Кейко, я прекрасно знаю все что можно о кодексе эмпатов, но ты согласилась там, в кабинете старшего Банева.

Девушка поежилась и плотнее запахнула куртку, подняла руку, прерывая Михеева, и он заткнулся.

– Я все понимаю, старший, но от этого не легче. Хотя, честно говоря, ничего особенного я не почувствовала. Попов, он… – Кейко передернула плечами, не то от холода, не то подбирая слово, – не закрытый даже, а как будто все время немного не здесь. Не мыслями, а весь – всем своим существом. Очень странное ощущение. Никогда такого не чувствовала.

– Но отчего-то ты насторожилась. – Михеев не спрашивал. Знал, что так оно и было.

И эмпатия тут ни при чем. Опыт. Опыт, зараза, который сын ошибок. Как правило, очень трудных.

– Я думаю, он знал, был готов к тому, что что-то нехорошее должно произойти, и очень много об этом думал. А за несколько секунд до того, как мы услышали «гномов», у него резко изменился эмофон. Такое бывает, когда у человека в голове складывается картина или он вдруг решает задачу, которая долго не давала покоя.

– Картина, говоришь, складывается… – протянул Михеев, оглядываясь и ища взглядом ксенопсихолога.

Попов поймал этот взгляд и очень быстро, невозможным плавно-ломаным шагом пошел к ним. Он так и был босиком, в рубашке и легких брюках, и кто-то из спасателей обратил на это внимание, поднял руку, видимо желая помочь, но спасателя остановил Суварин, положил руку на плечо и увлек за собой. Попов был уже в двух шагах, когда внезапно прорезался «Меконг»:

– Пилот, Стас просит закрытый