На проклятом пути Великого Шута - Эйрик Годвирдсон

— свои знания, умение сражаться, например, читать следы, и все в таком духе. Я и сам научился многому важному, это правда. Но точно не всему, что мне нужно.

— Но ты думаешь, что больше ничего не сможешь взять сам, и вряд ли дашь что-то новое еще, — мягко, напевно протянула Элиатэ. — Может, тогда ты и прав.

— Мировой Дух ничего не требует, — Ланданир напряженно всматривался в лицо драконьего наездника, ища сомнение в принятом решении, но его там не осталось и намека. — Разрешение проложить свой путь куда-то еще тебе не требуется.

— Я требую от себя сам, — наконец Арталиону вдруг стало совсем легко — он убедился окончательно, что его решение верное. — Поблагодарить. И попрощаться. Это желание не кажется вам таким странным?

— Нет. И да. Удивительно, что оно вообще возникло…

— У меня, да, — Арталион рассмеялся. — Ты мне многое показал в интересном для меня свете, Ланданир. Но не пытайся скрывать, как тебе неприятны мои, хм, кровные сородичи. До сих пор.

Ланданир сперва нахмурился, а потом махнул рукой, чуть улыбнувшись — к чему отрицать очевидное.

Арталион знал, что миропевец ему скажет, вздумай он настаивать на продолжении темы — но теперь ты наш родич, вот и все. Желание попрощаться действительно не было продиктовано необходимостью, зато Арталион честно ответил сам себе — ему необходимо вспомнить, как он впервые почувствовал под своей ладонью тихую пульсацию силы камня души, повторяющую ритм его дыхания и биения сердца.

ервый визит под своды Мирового Храма был вопросом его выживания, а вот последний — исключительно душевным порывом. Простым, чистым, честным желанием — и отражением желания действительно делать то, что считаешь правильным ты сам.

Тридцать лет назад. Немного, на самом деле немного для любого эльдара, но и вовсе не один день.

Это было тридцать лет назад — и тот старик с копьем, и дом на окраине поселения, и мутно-перламутровый, пустой камень, гладкий, точно шелковистый на ощупь — Слеза Иши, никому пока не принадлежащая. Она станет ярко-алой, когда он раскроет ладонь после пробуждения здесь, под сводами храма — чудесного цвета самой яркой полосы заката в ветренный день, цвета крови на белоснежном мраморе, цвета спелой ягоды, лопнувшей между пальцами — горько-сладкий сок, терпкая свежесть…

Тридцать лет назад была и незабываемая гулкая, глухая пелена, укутавшая все чувства — заглушившая страшный, высасывающий силы голод души, но и словно отрезавшая половину восприятия. Разошедшаяся трещиной именно здесь, под сводами Храма — когда Ланданир сказал Арталиону самое важное на тот момент, но сказал излишне поспешно — я не хочу знать, кем ты был раньше. Важно то, кем ты будешь дальше. Прошлое не важно. Имя — важно. Понимание, кто ты есть — важно. А прошлое… далеко не всегда.

Вот, держи чашу, выпей — ты напряжен, словно готовишься каждую секунду бросить тело в бой, даже до того, как осознаешь опасность. А для соединения с камнем души нужно полностью расслабиться и погрузиться в зов камня, который ты почувствуешь… если, конечно, не перестанешь держаться как перетянутая струна. Такие, как я, не умеют иначе, — огрызнулся тогда Арталион. И вот тогда-то Ланданир и позволил себе ту поспешность и резкость — я не хочу ничего знать об этом, заявил он. Но ты знаешь — мысленно проговорил Арталион, и не ошибся.

Но его все равно не отвергли, его приняли, ему дали тот камень, поднесли чашу с питьем — очень слабый сонный дурман, который не должен был взять закаленное воздействием самых разных эликсиров и зелий тело комморита, даже будучи втрое крепче… Только вот Арталион провалился в грезу почти моментально: не от сонной чаши, но от мелодии, что напевал, казалось, сам Мировой Дух — через своих жрецов, неразличимо сходных меж собой близнецов Ланданира и Элиатэ. Тебя всю жизнь учили, как надо — потому что кто-то когда-то так сказал. Ты единственный раз сделал, как считал нужным — и тебя это чуть не сломало. Но ты выжил, а значит, должен продолжать быть собой, так? — гулко спрашивал Мировой Дух в самой глубине того видения. — Вот поэтому иди и живи дальше. И не смей отступать.

Это было очень похоже на слова Кирваха, Мастера Труппы — того арлекина, что и привел Арталиона к экзодитам. Правда, Кирвах всегда недоговаривал — но так искусно, что любую недоговорку можно было понять и без слов. Верно ли, или нет — уже вопрос, конечно. Но додумать можно было всегда.

Та самая туманная пелена в сознании была их, арлекинов, которыми руководил Кирвах, «прощальным подарком», и именно этот подарок не дал Арталиону свихнуться от сосущей пустоты, ужасающего Голода, терзающего души всех друкари, пока он думал, идти ли ему к Храму впервые.

— Вы что-то со мной сделали, так? — спросил Арталион тогда перед уходом труппы. — Я не понимаю, как так вышло, но мне будто не нужно ничего делать с опустошением души — я его не чувствую, но я и не чувствую почти ничего вообще — ни эмоций, ни…

— Да, сделали. Ты не хочешь знать, что именно, — Кирвах наверняка ухмылялся даже под маской, судя по голосу. — Это совсем маленький подарок — на дюжину дней его хватит, пожалуй, но не больше. Он тебе поможет принять решение.

— Какое?

— Хочешь ли ты жить дальше, конечно же, — Кирвах беспечно пожал плечами. Движение вышло плавно-текучим, красивым, но несколько нарочитым, точно часть танца. Его ухмыляющаяся маска — лик Цегораха — словно улыбнулась еще шире, но глаза за прорезями маски блеснули, казалось, с нескрываемой печалью. Нет, с сочувствием, понял Арталион изумленно. Это было именно сочувствие, но не жалость, нет. — Такие решения надо принимать на трезвую голову, друг мой. На абсолютно трезвую.

— Ты сделал все верно. Мы, пожалуй, тоже. Но поганое упрямство — вещь такая, с ней никто не может быть уверен, когда она выставит свои рога, — один из арлекинов, здоровяк в двуликой маске, невесело хохотнул.

Мим труппы, изящный танцор, приложил ко лбу оттопыренные пальцы, показывая рога, и наклонил голову, изобразив упрямое травоядное животное. Теневая провидица же просто подошла и быстрым, неожиданно мягким жестом погладила по щеке ошеломленного комморрита.

— Я думаю, решение ты примешь верное. Все-таки у тебя неплохо с верными решениями. Ты спас много душ — мало кто отважился бы на такое.

И она ушла в открывшийся портал Паутины, мерцающий яркий провал в мистическое никуда — как и все они, труппа Кирваха, арлекины, что вытащили Арталиона из Комморры — а впридачу получили окончательно испорченные отношения