Основание. Пятый пояс - Михаил Павлович Игнатов

уверен, что в изгнании и забвении Орден сохранил такую вещь, как Школу.

К тому же мне очень не хотелось терять Зеленорукого, а он в прямом смысле давал мне подсказку, как извиниться.

Поэтому я склонил голову и повёл рукой:

— Зеленорукий, дети как были твоими, так твоими и останутся. Сломанному Клинку нужно думать о будущем, и дети должны этим будущим стать. Так что можешь считать себя главой Школы юных идущих к Небу.

Зеленорукий помедлил, но затем всё же кивнул:

— Я услышал, молодой господин.

Наши взгляды снова встретились, и я добавил:

— Но Указ верности Сломанному Клинку над тобой останется.

— П-ф! — презрительно фыркнул Пересмешник. — Не срослось, старик? — над ним самим в этот миг мигнула печать, и он торопливо поправился. — Обмануть моего господина?

Зеленорукий скосил в его сторону глаза и спокойно ответил:

— В отличие от тебя я и не пытался. Это не первый Указ верности в моей жизни. Таковы правила фракций.

— Ублюдочные правила.

— Не нравятся? Напомню, что мы теперь с тобой, вроде как, в Сломанном Мече, а у них эти правила не действуют на верхушку.

— Клинке, старик, что ты раз за разом используешь это слово? Сломанный Клинок, ты же не орденец, чтобы так глупо попадаться.

— Всё ты понял, Травер, всё ты понял.

Я вмешался в их спор:

— Всё в силе. Год. Через год вы будете свободны и сами решите, продолжать быть со мной или уйти, поклявшись молчать. Это касается всех, — я поймал взгляд Пересмешника, — и тебя тоже.

— Молодой магистр, — окликнул меня Седой. — Мы закончили. Снимаем формации, держите.

Я принял медальон магистра, благодарно кивнул, убирая его в кольцо, и коротко напомнил этим двоим:

— Молчим, храним тайну о том, что здесь произошло, — толкнул мысль, чтобы не кричать через весь зал. — Илдур, будь особенно осторожен с тем, кому и что ты говоришь, как и сколько открываешь правды. Одна ошибка и наш Орден уничтожат.

Рывком пересёк зал, замер в половине шага от пелены формации. Через вдох за спиной стояли они оба. Как мы вошли сюда, так и выйдем.

— Одежда! — прошипел над ухом Пересмешник, с невероятной лёгкостью в который раз нарушая мой приказ. С привычным запозданием добавив. — Господин.

Я торопливо отряхнулся, расправил складки, уводя их по поясу за спину, окинул себя восприятием: не пострадал ли халат, когда меня отшвырнуло? Вроде всё в порядке. Кивнул:

— Готов.

Пелена тут же спала, и я сделал последний шаг, толкнул дверь. Тишина во дворе. Я торопливо отправил вперёд восприятие.

О-у…

Нас явно устали ждать. И устали гадать, что там происходит внутри. У всех Мечей в руках оружие. Половина из них уставились на орденцев, половина торчит на стенах, напряжённо вглядываясь в стражу города.

Сама стража косит глазами на зависших в воздухе хозяев, те сверху глазеют на происходящее и молчат, во всяком случае вслух. Зато за всех, вместе взятых, галдят те, кто, вроде как, основа моей семьи — голодранцы, проходимцы и наёмники, собранные в соседних поместьях. На них, кстати, Мечам тоже приходится отвлекаться и чуть ли не пинками мешать перелезть в наш двор. Безумцы какие-то.

А в самом дворе орденцы Небесного Меча явно готовятся. Неясно только, к чему. То ли дорого продать свою жизнь, то ли вломиться в здание на помощь своим старшим. У них не только оружие в руках, но и выстроились они недвусмысленным порядком. Если они не готовятся применить формации или составные техники, то я не их магистр и не их молодой магистр.

Замерев перед лестницей, что вела вниз, от дверей, обвёл взглядом всех. И наёмников, и Мечей, и орденцев, и даже главу Вартола, безошибочно найдя его фигуру в небе.

Напоказ заложил руки за спину и медленно спустился вниз. Следом за мной вышли и три четверти Властелинов. Главное, что орденцы видели трёх своих лидеров, с остальным разберёмся. Хотя, если среди орденцев есть умные и наблюдательные, то… У них могут появиться вопросы.

Но это не мои проблемы. У меня теперь почти десяток верных комтуров, которые должны всё это решить.

Вперёд шагнул Красноволосый, громко сообщив:

— Мы узнали несколько вещей, которые сильно изменили наши намерения. Обычно мы с братом Дарагалом редко сходимся во мнении, но сейчас мы с ним, — Красноволосый повёл рукой, указывая на шагнувшего к нему Шаугата под маскировкой — решили, что нам не по пути с Аранви. Места старейшин, которые мы требовали, дорого обойдутся нам в семье Сломанного Клинка. Мы не готовы платить такую цену.

Орденцы, как бы они ни были дисциплинированы, как бы ни были готовы, пусть даже к битве, переглянулись, зашептались мыслеречью.

Да, всё сильно поменялось в сравнении с тем, о чём мы договорились перед заключением контрактов.

Я бы сказал, что всё сильно поменялось даже в сравнении с тем, что буквально только что обещал Красноволосый. Это что, крик? Это возмущение моей жадностью? Это рассказы о том, как много я требовал за вход в семью Сломанного Клинка?

А слова Красноволосого продолжали греметь над двором:

— У них будет свой путь, у нас будет свой. Здесь и сейчас не то место, чтобы под десятками и сотнями чужих глаз и ушей делиться подобным и обсуждать наши разногласия и наш раскол.

Седой тоже шагнул вперёд, становясь слева от Красноволосого, тоже повёл рукой:

— Те, кто вместе со мной прошли этот долгий путь, чтобы присоединиться к семье Сломанного Клинка — на эту сторону двора. Следующие за Илдуром и Дарагалом на — эту сторону. Наши пути расходятся!

Что Седой, что Красноволосый буквально блистали, показывая умение говорить правду и при этом лгать. Уверен, даже вывесь я над Красноволосым Истину в два или даже три цвета, она не нашла бы, за что наказать его. Расплывчивая правда, которая — ложь, но при этом — правда.

Двадцать вдохов — и орденцы разбились на два неравных отряда, выстроились друг напротив друга, прощаясь и торопясь сказать что-то важное.

Красноволосый развернулся ко мне, чуть склонился в приветствии идущих.

— Младший Ирал, наш разговор был очень познавателен, я благодарен вам за то, что вы открыли мне на многое глаза, — взгляд его при этом вильнул в сторону, на тех двух комтуров, которых я освободил от чужих Указов. — Но я вынужден расстаться с вами.

Я, не особо стараясь говорить громко,