Берсеркер: Маска Марса. Брат берсеркер. Планета смерти - Фред Сейберхэген

покрытых волдырями пальцах правой руки. И все равно не разглядел кресла мостика, потому что поле зрения то и дело перекрывали сновавшие туда-сюда люди.

Торжественно-счастливые, они приходили из всех коридоров корабля, толпясь в свете разгорающихся ламп.

Пробудившись еще через час, Митч обнаружил, что поблизости установили сферу дисплея. Пространство, в котором разыгралась битва, представляло собой новую рваную туманность из газообразного металла – несколько угольков, рдевших на фоне бездонной черноты Каменной Россыпи.

Кто-то рядом с Митчем устало, но оживленно диктовал записывающему устройству:

– …По последним подсчетам, потеряно пятнадцать кораблей и около восьми тысяч человек. Повреждены все наши корабли. По нашим оценкам, уничтожено девяносто – то есть девять-ноль – берсеркеров. Согласно последним подсчетам, сто семьдесят шесть захвачены в плен или уничтожили себя. В это все еще трудно поверить. Подобный день… не следует забывать, что не меньше тридцати скрылись, и они все так же опасны. Нам предстоит еще долго выслеживать их и сражаться с ними, но вражеский флот разбит. Захват такого множества машин дает нам шанс наконец-то получить сколь-нибудь отчетливое представление об их происхождении. Ах да, главное – мы освободили около двенадцати тысяч пленных. Итак, чем же объяснить такой успех? Те, кто не принадлежит к Верующим того или иного рода, скажут, что мы обязаны победой новым, более прочным обшивкам кораблей, более дальнобойным и мощным орудиям, совершенно неожиданной для противника тактике – и умению наших десантников одолеть все, что берсеркеры бросали против них. Но прежде всего история воздаст должное главнокомандующему Карлсену – за его решение атаковать в то самое время, когда примирение с венерианами воодушевило и объединило всех во флоте. Сейчас главнокомандующий находится здесь, навещает раненых, лежащих рядами…

Карлсен двигался очень медленно и устало, и Митч даже подумал, что он ранен, хотя и не заметил никаких бинтов. Главнокомандующий шаркал вдоль шеренги носилок, находя приветливое слово или кивок для каждого. Рядом с постелью Митча он остановился, будто узнал его и был потрясен. Первыми его словами были:

– Она погибла, поэт.

Палуба на миг уплыла из-под ног Митча; затем он ощутил покой, словно заранее предполагал услышать это. Битва выжгла его душу дотла.

Карлсен бесцветным голосом повествовал о том, как враг пробил обшивку корабля чем-то вроде торпеды, и эта адская машина – самодвижущийся ядерный факел – как будто знала устройство корабля, потому что прожгла себе путь прямо через апартаменты главнокомандующего и добралась почти до мостика, прежде чем ее остановили и погасили.

Вид здешних боевых повреждений должен был насторожить Митча, но он был не в состоянии мыслить. Шок и наркотики не давали ему ни задуматься, ни ощутить сколько-нибудь яркие эмоции, но он буквально наяву видел ее лицо – таким, каким оно было в том жутком месте, где Митч ее спас.

Спас…

– Я слабый, глупый человек, – говорил Карлсен. – Но я никогда не испытывал к тебе враждебных чувств. А ты?

– Нет. Вы ведь простили своих врагов. Избавились от них. Теперь у вас их нет и еще какое-то время не будет. Вы герой Галактики. Но я вам не завидую.

– Да. Упокой Бог ее душу. – Но, несмотря на горе и изнеможение, лицо Карлсена светилось жизнью. Окончательно сломить этого человека было под силу только смерти. Губы его тронула тень улыбки. – Ну что, настал час для второй части пророчества, а? Я должен потерпеть крах и умереть, не обладая ничем. Будто человек может умереть иначе.

– Карлсен, вы в полном порядке. По-моему, вы сумеете пережить собственный успех. И когда-нибудь умрете с миром, все еще надеясь обрести рай.

– В день, когда я умру… – Карлсен медленно повернул голову, озирая всех вокруг. – Я припомню сегодняшний день. День славы, день триумфа всего человечества. – Под навалившимися на него усталостью и горем по-прежнему таился колоссальный запас уверенности – не в собственной правоте, мысленно уточнил Митч, а в том, что он сражается за правое дело. – Поэт, когда сможешь, приходи работать на меня.

– Может быть, когда-нибудь. Пока что поживу на военное жалованье. Меня ждет работа. Если мне не сумеют отрастить левую руку – что ж, писать можно и одной.

Внезапно на Митча навалилась ужасная усталость.

К его здоровому плечу притронулась ладонь. Голос произнес:

– Да пребудет с тобой Бог.

Иоганн Карлсен двинулся дальше.

Митч хотел лишь одного: отдохнуть. Потом – за работу. Мир устроен скверно, все люди дураки, но среди них есть такие, сломить которых невозможно. И об этом стоит рассказать.

После каждой битвы, даже победной, остаются раненые.

Изувеченная плоть способна исцелиться. Руку можно заменить, глаз – забинтовать, даже поврежденный мозг до некоторой степени поддается восстановлению. Но бывают раны настолько глубокие, что скальпелю хирурга не под силу измерить их глубину. Есть двери, открывающиеся только изнутри.

Я отыскал расколотый рассудок.

Что сделали мы с Т

Сперва я осознаю, где нахожусь. В большом коническом помещении, внутри какого-то громадного транспортного средства, мчащегося через космос. Вселенная знакома мне, хотя я только-только появился в ней.

– Он пришел в себя!

Черноволосая девушка с испугом смотрит на меня. Передо мной, медленно обретая четкость в поле моего зрения, появляются люди в отрепьях, с полдюжины, из них трое – давно небритые мужчины.

В поле моего зрения? Моя левая рука поднимается, чтобы ощупать лицо, и натыкается на повязку, закрывающую левый глаз.

– Не трогайте! – говорит самый высокий мужчина. Наверное, раньше он был весьма представительным. Он говорит резким тоном, но держится с некоторым подобострастием, будто я – важная особа. А я всего лишь… кто же?

– Что стряслось? – спрашиваю я. Мне с трудом даются даже самые простые слова. Правая рука болтается вдоль бока, словно плеть, но, подгоняемая мыслями, шевелится, с ее помощью я слегка поднимаюсь и сажусь, отчего голову стискивает резкая боль, приходит дурнота.

Две женщины пятятся прочь от меня. Дюжий молодой человек покровительственно обнимает их за плечи. Эти люди знакомы мне, но я никак не могу нашарить в памяти их имена.

– Лучше не напрягайтесь, – говорит высокий. Его руки – руки врача – ощупывают мою голову, проверяют пульс и снова укладывают меня на стол с мягкой обивкой.

Теперь я вижу, что по бокам от меня стоят роботы, и предполагаю, что доктор в любую секунду может велеть им отвезти меня в больничную палату. Впрочем, нет, ничего подобного. Это не больница. Когда я смогу припомнить правду, она окажется ужасной.

– Как вы себя чувствуете? – спрашивает третий мужчина, старец, склоняясь надо мной.

– Нормально. По-моему. – Речь