Будет день - И. А. Намор

Ицкович вышел на лестничную площадку и остановился в задумчивости. Кажется, прошел всего ничего, а сломанная лодыжка начала давать о себе знать. Но с другой стороны… Снизу отчетливо пахнуло «свежим» табачным дымом, и это обнадеживало: кто-то там внизу явно травил свой организм.

«Можно на лифте…» – мысль показалась соблазнительной, но отчего-то неприемлемой.

«Обойдусь… – и он пошел по ступеням вниз. – Спускаться – не подниматься, не правда ли, поручик?»

«Обижаете! – подумал он на следующей площадке. – Какой же я вам поручик, если целый капитан? Или уже майор?»

Но нет, кажется, очередным званием его не порадовали. Да и кому оно нужно, это очередное звание, особенно в нынешнем положении Ицковича.

«И смех… и грех… Мнэ?»

«Мнэ» было особым вкусным словом, почерпнутым из книжки братьев Стругацких про понедельник, что начинается в субботу. Кот Полуэкт, многозначное «мнэ» и все такое.

– Э-э… – сказал Ицкович, чтобы не молчать. – Не угостишь сигаретой увечного воина?

В затемненном по случаю ночи больничном холле, почти у самой лестницы сидела в кресле черноволосая девушка в белом халате и курила длинную ментоловую сигарету, запивая пахнущий мятой дым черным кофе из прозрачной стеклянной чашки. Вообще-то, по всем приметам, дамочка была докторицей, то есть относилась в госпитальной иерархии к сонму полубогов, но ночь уравнивает шансы, не правда ли?

– Ментоловые будешь?

«И голос красивый…»

– Олег, – представился Ицкович. – Буду, спасибо.

– Держи! – она вынула из кармана халата пачку и протянула ее Ицковичу.

«И глаза… и губы…»

– Грейси, – она рассматривала его почти с откровенным любопытством. – А ты тот русский, который вытащил из танка весь экипаж?

– Да, – кисло ответил Олег. – Я герой, и это накладывает…

– Да, брось ты! – отмахнулась девушка. – Нормальный парень, но молодец, конечно!

– Был бы нормальный, спал бы дома, – Ицкович закурил, памятуя, что на безрыбье и рак рыба, а курить хотелось до невозможности. – Я присяду?

– Ты что, разрешения спрашиваешь?

– Нет, куда там! – отмахнулся Олег. – Это я так неуклюже заигрываю.

– Начинаешь, в смысле? – улыбнулась девушка.

– В смысле, уже начал, – улыбнулся и он.

– Ну, тогда не останавливайся, танкист, рули!

Вот так у них все тогда и началось. Не подорви палестинцы его танк в сентябре, не попал бы он в госпиталь Левинштайн в Раанане, не познакомился с Грейс, и вообще многое, если не все, пошло бы в его жизни по-другому. Впрочем, могли ведь и грохнуть, фугас был основательный – способный пришибить насовсем. Но на то и жизнь, чтобы жить.

«А о плохом мы больше думать не станем!» – решил той ночью Олег. – «Зачем же мы будем думать о плохом, когда вокруг такие женщины ходят!»

Февраль 1936 года

– …Меня когда… – но рассказывать Тане, как его по мозгам шарахнуло, почему-то не хотелось. – …через тест Векслера прогнали… Знаешь, сколько я получил?

– Ну, хвастайся, разрешаю!

– Сто сорок три из ста шестидесяти…

– Что, действительно? – кажется, он заработал в глазах Тани еще пару очков, хотя, видит бог, ничего такого и в уме не держал. О другом думал.

– Серьезно, – ответил он вслух. – И поверь мне, и у Степы с Витей не меньше, если не больше. И у вас с Олей тоже… иначе бы мы не общались…

– Умный ты… Баст, а дурак, – чуть прищурилась Татьяна, пряча за полуопущенными ресницами рвущийся наружу смех. – Вы в нас совсем другое цените, или я ошибаюсь?

– Ну почему же… Все ценим! – а что он мог ей сказать еще? Что не ценит? Так ведь ценит, и… – Но мы не об этом, не так ли?

* * *

Было чертовски холодно. Мерзли пальцы рук, и промозглый ветер, несущий вдоль проспекта мелкую ледяную морось, продувал насквозь, легко преодолевая толстую ткань пальто и шерстяной свитер грубой вязки. Что уж было говорить о ногах?! За те несколько минут, что колонна простояла в ожидании приказа, ноги совсем закоченели, и Баст, как и все прочие окружавшие его мужчины, непрерывно переступал с ноги на ногу, как застоявшаяся лошадь.

«Лошадь… битюг…» – Баст поднял руки к лицу и дохнул на пальцы. Изо рта вырвалось облачко пара, но тепла оно – увы – не несло.

– Дрейфишь, Bazi?[28] – спросил стоявший справа от Баста широкоплечий, но какой-то ущербно низенький Гюнтер Штеле. Спросил грубо, как и хотел, вероятно, спросить, чтобы унизить интеллигента и маменькиного сынка фон Шаунбурга. Впрочем, вопрос получился даже грубее, чем предполагалось, из-за того, быть может, что унтерштурмфюрер Штеле был простужен и говорил хриплым сипящим голосом.

– А ты, Genosse? – однако, заглянув в глаза своему товарищу по партии, – для этого ему пришлось чуть наклониться и повернуть голову, Шаунбург (ведь назваться здесь фон Шаунбургом было бы так же неловко, как прилюдно пустить газы) сразу же пожалел, что вообще спросил. В карих гляделках «карлика Носа» плавал даже не страх, а дикий, готовый сорваться с узды ужас.

Но закончить «разговор» им, к счастью, не позволили. Где-то впереди раздались тревожные крики и властные слова команд, взметнулись ввысь знамена и транспаранты, колонна дрогнула, то ли подтягиваясь, то ли собираясь с силами, и в этот момент Баст их услышал. Благодаря своему росту он отлично видел голову колонны, стоявшую в створе проспекта, и пустую, буквально вымершую площадь, лежащую перед первыми шеренгами, в которых стояли командиры и самые крепкие уличные бойцы, каких смогла выставить местная организация СА. Итак, сначала сквозь слитный шум задвигавшихся разом людей Баст услышал лишь ритмичный гул, впрочем, привычное ухо легко узнало в нем «хоровое» пение. Затем – не прошло, кажется, и нескольких секунд – он узнал и песню, а потом в створе противоположной улицы появилась голова чужой колонны. Над ней тоже развевались красные флаги и тяжело колыхались растянутые «от стены до стены» транспаранты, и грозно взмывали вверх сжатые кулаки идущих.

Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen,

ROTFRONT[29] marschiert mit ruhig festem Schritt[30]…

– Вперед! – доносится откуда-то оттуда, из первых рядов, приказ, и шеренги трогаются, «печатая шаг», едва ли не по-военному. Впрочем, и в самом деле, ветеранов здесь большинство, а таких молодых идиотов, как он, Себастиан Шаунбург…

Die Fahne hoch, die Reihen fest geschlossen,

SA marschiert mit ruhig festem Schritt[31]…

Пошли, с каждым новым мгновением прибавляя шаг. Зазвенели извлекаемые из карманов рабочих курток и пальто велосипедные цепи, появились в руках обрезки водопроводных труб и стальной арматуры… Но и с другой стороны на встречу судьбе тоже шли