Говорящие кости - Кен Лю

в виду? – У Танванаки округлились глаза. – Но одна из уступок, на которые мы пошли, заключая мирный договор, касалась…

Однако Кутанрово лишь беспечно отмахнулась:

– Кого волнует, что мы там пообещали дара-рааки? Одного намека на эти клетки хватило, чтобы Джиа запросила мира; они и на будущее охладят пыл дара-рааки. Такие штуки нам просто необходимы.

Танванаки трясло от демонстративной наглости Кутанрово, посмевшей нарушить не только мирный договор, но и личный приказ пэкьу. Вернув опальную Гозтан к власти, Танванаки пообещала своей верной соратнице, что эти машины убийства не будут построены.

– Даже… даже если создание машин казалось тебе хорошей идеей, все следовало делать втайне! Стоит лишь туземцам узнать про них, как тут же вспыхнет восстание! Как надеялась ты удержать это в секрете, если сгоняла для их изготовления рабочие отряды со всего Укьу-Тааса?

– Рабам сообщили, что это клетки для ловли китов, – заявила Кутанрово и хихикнула. – К тому же они слишком глупы, чтобы понять, что вообще строят. Теперь по поводу еды. Не имея возможности давать им говядину, баранину или зерно, я провернула еще один хитроумный трюк.

Танванаки посмотрела на самодовольно ухмыляющуюся Кутанрово, и сердце ее словно бы сдавили ледяные пальцы.

– Выкладывай.

– Начала я с тел ритуальных жертв. Они хоть малость и подпортились, но, если поварить их подольше, мясо становится вполне съедобным, а запах легко отбить при помощи перца и кокоса. Когда трупы закончились, я ввела систему дневной выработки. Любой, кто не выполнял установленную норму, подлежал казни и шел на ужин остальным…

Хотя Кутанрово рассказывала это самым будничным тоном, на Танванаки нахлынула волна ужаса. Она отвернулась, и ее вырвало. Когда пэкьу наконец оправилась, лицо ее было серым.

– Как… что… почему ты решила, что это приемлемый выход?

Кутанрово растерялась:

– Вотан, но ты ведь сама настаивала, что местных нужно кормить! Как по мне, так пусть бы эти свиньи сдохли с голоду или набивали себе брюхо грязью и навозом, – в любом случае, это не сильно отличается от обычной их еды. Но раз уж ты решила быть милосердной, я подумала, зачем же пропадать хорошему мясу…

– Даже ты не можешь отрицать, что не понимала, насколько отвратителен твой поступок, – перебила ее Гозтан срывающимся от гнева голосом. – Заставлять подневольных людей строить машину, которая предназначена для их же массового убийства… Да ты… ты просто чудовище…

– Если это тебя утешит, то ни одну из машин мы так и не закончили, – буркнула Кутанрово, и в голосе ее прозвучало сожаление. – То ли чертежи Ноды Ми оказались никуда не годными, то ли рабочие что-то напортачили. Но первая клетка развалилась еще до того, как ее успели закончить…

– Как тебе сошла с рук кормежка рабочих человеческим мясом? – вмешалась Танванаки.

– А, пустяки. Ты переоцениваешь способность рабов различать вкусы…

Гозтан была сыта по горло наглостью и бахвальством соперницы. А потому решила внести ясность:

– Чтобы замаскировать происхождение пищи, тан Кутанрово велела надсмотрщикам дробить трупы до состояния месива. Поначалу туземцы выполняли работу, и ели мясо, и даже благодарили льуку, не зная, что именно они строят и что едят. Но потом один из поваров проявил беспечность, и в жарко`м нашлась целиковая детская ручка. Тогда рабочие все поняли и взбунтовались. Они захватили охранников, которые признались в истинном предназначении машин…

– У меня не оставалось иного выбора, кроме как подавить беспорядки в зародыше, – заявила Кутанрово. – Однако, поскольку многие из моих воинов слегли с безумием тольусы, мне пришлось полагаться на бойцов из числа соглашателей. От них оказалось намного меньше проку, нежели я рассчитывала, и, между прочим, это тан Гозтан в ответе за то, что некоторым рабочим удалось сбежать.

– Даже трезвые воины ослабли от скудных рационов, – произнесла Гозтан холодно и жестко. – К тому же разве можно ожидать, что менее сотни солдат сумеют сдержать напор четырех тысяч рабочих, которым нечего терять?

Танванаки сокрушенно посмотрела на Кутанрово:

– Я просила тебя сохранять порядок, ты же достигла совершенно противоположного результата. Когда слухи о твоих деяниях разлетятся среди местных…

– Мне двуногие свиньи не страшны! – воскликнула Кутанрово. – Вотан, ты ведешь себя так, будто покормить туземцев их же собственным мясом – просто ужас какое преступление, тогда как пэкьу-вотан предлагал некогда то же самое…

– Хватит уже ставить мне в пример отца…

– Ты размякла из-за своего туземного наложника, и мой долг – постоянно напоминать про великого Тенрьо Роатана, чтобы наполнить тебя его духом…

Не выдержав, Танванаки прыгнула на Кутанрово и повалила ту на землю. Придавив ее своим телом, она сомкнула пальцы на шее противницы. Пока тан-гаринафин хватала ртом воздух, а руки ее пытались разжать железную хватку пэкьу, Танванаки наклонилась к самому лицу Кутанрово.

– Ты продолжаешь терзать меня именем отца, но не понимаешь разницы между его миром и нашим, – прорычала она. – Отец пугал туземцев каннибализмом, когда имел под рукой тысячи воинов и дюжины гаринафинов, готовых подкрепить его волю, а туземцы тогда еще верили, что покорность способна обеспечить им толику милосердия, а может, даже и мирное сосуществование.

У Кутанрово глаза вылезли из орбит, челюсть отвисла, а язык вывалился наружу. Но поскольку пэкьу не разжимала рук, все ее попытки сопротивляться постепенно слабели.

– Сколько есть у нас воинов, еще способных сражаться, не пребывающих в мо`роке тольусы? Сколько гаринафинов пережили бойню у острова Полумесяца? Ты можешь тешиться собственными фантазиями о превращении туземцев в армию безвольных отбросов в результате кампании запугивания, но даже смирные овцы начинают кусаться, если загнать их в угол. А всеобщее восстание нас прикончит, неужели ты этого не понимаешь? Ты и правда такая дура?

Наконец, когда движения Кутанрово сделались вялыми, а руки безвольно упали на землю, Гозтан подошла к Танванаки и мягко коснулась ее плеча:

– Отпусти ее, вотан. И так уже слишком многие умерли.

Какое-то время казалось, что Танванаки не внемлет Гозтан. Но потом она вдруг разжала хватку и встала. Кутанрово захрипела и закашлялась, когда воздух, так надолго перекрытый, снова хлынул ей в легкие.

– Ты дура самой опасной породы, – сказала Танванаки, отступая в сторону. – Из тех, кто верит в собственную ложь. Ты полагала, будто действуешь во благо льуку и Укьу-Тааса, и только по этой причине я тебя пощажу…

Она остановилась, охваченная приступом ненависти к самой себе.

Ты хоть способна видеть настоящий мир за пределами Большого шатра?

Слова Тиму жгли, как пощечина. Это она дура самой опасной породы; это она считала, что действует во благо льуку; это она поверила в собственную ложь. Пока Кутанрово приближала катастрофу, она, пэкьу Танванаки, сидела сложа руки, словно бы парализованная