Молот Пограничья. Книга IV - Валерий Пылаев

патроны — вот и теперь, похоже, решили, что у выстрела Гуся была серьезная и важная причина. Нечто большее, чем баловство и любопытство.

Да уж… Ну и представление мы им устроили — ничего не скажешь.

— Расходитесь. Все глаза проглядите, — проворчал я. — Будто дел никаких нет.

Дела, конечно же, были — и фигуры в камуфляже тут же разбрелись по всему лагерю, унося все ненужные вопросы с собой. Кто-то вернулся на пост у стены, кто-то зашагал обратно к воротам, а где-то с полдюжины вольников поволочили ноги к землянке — досыпать после ночных приключений с медовухой и ящерами.

Только Седой так и остался нависать над нами внимательной и хмурой серой птицей. Его трофейная игрушка явно заинтересовала куда больше, чем остальных. Но все же не настолько, чтобы спуститься из своего гнезда на сосне.

— Так… Ладно, побаловались — и хватит. — Я поставил на землю расплескавшуюся чашку с кофе и поднялся со стула. Ты, Гусь, давай-то потрудись исправить последствия своего полета. А ты, — Я повернулся к Жихарю, — хватай этот карамультук и вези домой от греха подальше. Пока ненароком не попал не в те руки.

Не то чтобы отобранная у лесных бродяг фузея показалась мне таким уж опасным супероружием — нет, ничего подобного. Той же магией я смог бы нанести куда больше урона, и при этом даже не пришлось бы насыпать в ствол порох, заталкивать шомполом пулю, возиться с пыжом… Однако чутье Стража подсказывало: штуку, способную одним выстрелом срубить сосну, лучше держать в безопасном месте.

Подальше от ее хозяев.

— Эт самое, ваше сиятельство… — Жихарь подобрал фузею с земли — осторожно, будто держал ядовитую змею. — А пули куда?

— Туда же, — буркнул я. — Можешь Катерине Даниловне дать посмотреть — вдруг скажет чего?..

Ее сиятельство вредина в последнее время нечасто со мной разговаривала. Отвечала односложно, и даже не предложения вместе поковырять в металлических потрохаха Святогора воротила нос и фыркала. Я будто вернулся обратно куда-то в первые недели сентября, когда сестра терпеть меня не могла и чуть ли не в глаза называла словом на букву «б».

То есть — бастардом.

Впрочем, справедливости ради, ко всем остальным домашним она относилась примерно так же: дерзила, вставал из-за стола, не доев и половины, и немалую часть дня проводила в своей комнате на втором этаже.

Почти всю часть дня, если точнее — кроме той, что Катя тратила на возню в оружейне. Детали автоматонов, плазменная пушка в морде Пальцекрыла, волот, жив-камни и мои заготовки из кресбулата явно интересовали ее куда больше, чем люди.

И в чем-то я ее, пожалуй, понимал: в последнее время все без исключения Костровы буквально воплощали собой ту еще стервозность.

Даже дядя.

Когда я подошел к землянке, где мы оставили пленников, оттуда уже вовсю доносилась ругань. Я собирался лично допросить захваченных в ночном бою лесных стрелков, но кто-то меня, похоже, опередил. И ему настолько не терпелось вытрясти всю подноготную, что даже грохот фузеи снаружи не показался достаточно солидным поводом, чтобы отвлечься.

Спустившись вниз, я поначалу увидел только широкие спины Рамиля с Василием. Но потом глаза привыкли к полумраку, и я сумел разглядеть четыре фигуры, стоящие на коленях вдоль бревен стены, и дядю, который неторопливо прохаживался туда-сюда. Судя по мрачным и перепуганным физиономиям пленников, он «колол» их уже давно — и с пристрастием.

У самого взрослого — коренастого темноволосого мужика лет тридцати с чем-то — на лице красовались кровоподтеки. Кое-какие наверняка наставил ему я, пока тащил с ящера на землю, однако некоторые свежими. Второй пленник выглядел чуть получше, зато третий больше походил на отбивную, чем на человека. Дядя еще ночью не постеснялся пройтись по нему кулаками и ботинками, а сегодня, кажется, добавил еще.

Девчонке повезло больше. Ее пока не били, но рана в ноге и сама по себе наверняка была той еще пыткой. Пуля зацепила кость, и я еще ночью всерьез подумывал везти всех в Гром-камень. Однако все же решил остаться хотя бы до обеда — на тот случай, если где-то в Тайге прячется еще пара-тройка лесных бродяг с их чертовыми ящерицами.

— Не хочешь говорить? — Дядя склонился над пленницей. — Думаешь, спасать вас придут? Как бы не так — сгниете тут. Пристрелим и Тайгу выкинем — курицам вашим чешуйчатым на радость.

Грубовато. Но никаких возражений ни у кого, конечно же, не нашлось: один из ребят Сокола получил пулю в плечо, а второму ящер прокусил руку до самой кости, так что сочувствие к пленным испытывала бы разве что Полина — но ее здесь не было. А остальные наверняка только обрадовались бы, вздумай дядя хоть прямо сейчас повесить девчонку на сосне за частоколом.

— Пошел к черту, — отозвалась она, поднимая голову.

Страха в ее глазах… нет, пожалуй, все-таки был. Сражение, пуля в ноге, гибель товарищей, пуля в ноге и бессонная ночь в землянке вытянули бы силы из кого угодно. А дядя с его габаритами и сердитой физиономией умел становиться и убедительным, и даже угрожающим. На мгновение показалось, что он сейчас ударит пленницу.

— Послушай, ты! — Дядя схватил девчонку на ворот и одним движениям поднял — легко, будто к нему вдруг вернулся Дар, способный наполнить тело сверхчеловеческой силой. — Говори, где выше логово. Или Матерью клянусь — я ваши головы на частокол насажу!

— Боюсь, так ты от них ничего не добьешься. Не расскажут.

Я со вздохом раздвинул плечами Рамиля с Василием и прошел вглубь землянки, на ходу соображая, каким способом можно вытащить из лесных бродяг хоть что-то полезное. Желательно перед этим не переломав им половину костей.

Не то чтобы меня так уж волновала этическая составляющая вопроса. Или возможные последствия — в этом мире такие понятия, как права военнопленных вероятнее всего еще не придумали. На своей земле или тут, в Тайге, я вполне мог повесить налетчиков без суда и следствия, и государь в лице его сиятельство Павла Валентиновича скорее был бы мне признателен.

А что касается и без того непростых отношений с наездниками на ящерах и и главарем — загадочным дедом, о котором ненароком обмолвилась девчонка, запертая в подземелье Гром-камня… Плевать. Будь он хоть Черным Ефимом, хоть переодетым Зубовым, хоть самим чертом — хуже уже не станет. Даже если дядя сломает кому-то из пленников еще пару ребер.

Нет, меня волновало совсем другое: чувство, которое я испытывал сам. Не злобу, не ярость, не желание отомстить — хотя и они тоже присутствовали. Скорое это походило