Михаил Ахманов - Я – инопланетянин

Лавируя среди серых, покрытых трещинами стреловидных корпусов, мы медленно продвигались к середине этого странного кладбища, заваленного скелетами людей и жалкими остатками машин. Солнечный диск, розовая размытая клякса, еще не коснулся скалистой стены на юго-западе, но свет уже чуть-чуть померк. Подул ветер – слабый, очень слабый; не ветер даже, а его бессильная тень, едва шевелившая бурую пыль на холмиках ржавчины. Удивительно, но здесь существовали атмосферные течения – пожалуй, потому, что зона безопасности, в которой мы нашли приют, была такой огромной, не пара-тройка километров, а, вероятно, сорок – сорок пять. Однако, невзирая на эту дистанцию, я ощутил далекое колыхание вуали, переходившей в небесную дымку, и, подобно Фэй, уверился, что она будто бы отступает, одновременно истончаясь, как бы рассасываясь в воздухе с неторопливым, едва заметным постоянством. И что это могло означать? Как минимум то, что данный бассейн был поначалу невелик и лишь с течением лет расширился и охватил обширное пространство. За этим выводом сами собой напрашивались другие, не менее забавные. Скажем, такой – наверное, углубившись в пустыню, мы найдем бассейны еще большей протяженности. И если так, то можно полагать, что начался процесс распада вуали, самопроизвольный или инициированный каким-то внешним фактором. Влиянием эоита? Почему бы и нет? Даже на Уренире не ведают обо всех эффектах, присущих этим областям… Вот если бы я мог посовещаться со Старейшим!..

Зычный вопль Макбрайта и непонятный грохот прервали мои размышления. Мы с Фэй тревожно переглянулись и заспешили к коллегам, блуждавшим в другой оконечности кладбища. К счастью, ничего фатального с ними не случилось: Джеф наткнулся на японский аппарат, и ад-Дагаб, действуя то молотом, то ледорубом, сокрушал его обшивку, выбивая куски металлокерамики вокруг иллюминатора. Дырка была уже основательная, и я догадался, что наши спутники хотят добраться до замершего в кресле человека.

В следующий миг мне стало ясно, что это существо совсем иной природы. Массивная головогрудь, обводами похожая на пулю, две пары верхних конечностей, темные окуляры глаз и дуло лазера, торчавшее на месте рта… Робот! Боевой робот, но не российский и не японский; в России их вообще не делали, считая неэффективным оружием, в Японии производили лишь механических слуг и полицейских. Этот, с мощным лазером в башке и резаками на концах манипуляторов, явно был не стражем порядка.

– Модель Р-33, – произнес Макбрайт. – Выпускается моим заводом в Висконсине для спецчастей ЕАСС и всех, кто может выл ожить шесть миллионов за этого недоумка.

В голосе его не слышалось особой гордости.

– Сильно поврежден? – спросил я.

– Корпус в трещинах, шасси разбито, силовой блок деформирован и, вероятно, гидравлике конец… Он дохлый, как панцирь лобстера, приятель! Убыточное изделие! Не то что…

Макбрайт ухмыльнулся и кивнул на Сиада. Тот, сокрушив богатырским ударом обшивку, наклонился и с силой дернул робота на себя. Манипуляторы, жалобно скрипнув, отвалились, нижняя часть корпуса с шасси и силовым блоком не пожелала покинуть кабину, но верхнюю суданец вытащил – головогрудь с торчавшими из нее проводами и платами, похожими на кишки трубками и рычагами псевдоскелета. Этот обломок весил побольше сотни килограммов, но, кажется, это Сиада не волновало; он аккуратно опустил его на землю, сунул конец альпенштока в трещину панциря, нажал… Керамика поддалась с протяжным визгом, что-то хрустнуло, лопнуло, брызнули разноцветные детальки.

– Осторожней! – выкрикнул Макбрайт, оттолкнув суданца.

– Для чего он вам? – спросила Цинь Фэй, брезгливо уставившись на робота.

– В нем тоже есть «черный ящик», – пояснил я. – Сейчас Джеф его достанет и…

Макбрайт лихорадочно копался в переплетении проводов и трубок, которые с сухим треском ломались под пальцами. Не просто ломались, а рассыпались в пыль и прах, будто этот механизм, выпущенный на заводах Эм-эй-си в не столь уж далекую пору, провалялся в Анклаве три или четыре столетия. Может, на порядок дольше, если припомнить, с какой легкостью Сиад расправился с металлокерамическим панцирем.

– Есть! – С торжествующим криком Макбрайт выдрал из внутренностей робота маленькую гильзу, подбросил ее на ладони, повернул торцом и тут же поскучнел. – Черт меня побери… Штучка-то пустая!

– Не огорчайтесь, Джеф, – сказал я. – Мне повезло не больше вашего.

Он поднял голову, ткнул пальцем в распотрошенный механизм.

– Вам попался другой недоумок?

– Нет. Но в экранолетах тоже есть информационные капсулы.

– А, конечно! Как же я забыл! – Джеф поднялся с колен, отряхнул штанины комбинезона. – Поищем, босс?

– Бесполезно. Я проверял – данные в чипах отсутствуют. Хотя по идее эти устройства очень долговечны.

– Насколько?

– Информация хранится лет сто пятьдесят. В воде, в глубоком вакууме, в холоде… Разумеется, чип можно разрушить механическим путем, но все найденные мной капсулы были целы и невредимы. А чтобы стереть информацию, нужна температура, как в доменной печи, либо электромагнитное поле – мощное, вихревое, высокочастотное. Примерно в сотню мегагерц. Джеф огляделся.

– Непохоже, чтобы тут бушевал пожар… И я не помню, чтобы сообщалось о необычных электромагнитных явлениях в Анклаве…

Я молча пожал плечами. Глаза Цинь Фэй округлились от любопытства; забыв о почтении к командиру, она дернула меня за рукав.

– Что… О чем вы говорите?

– Понимаешь, – я покосился на гильзу в руке Мак-брайта, – если не считать керамики, «черный ящик» прочнее и долговечнее всего, что мы обнаружили в этих руинах. Долговечнее человека, оружия, экранолетов и компьютеров. Он предназначен…

– Да, я знаю! В нем фиксируются показания приборов, сведения о маневрах, переговоры экипажа, и все это хранится на случай аварии. Однако капсулы пусты, и вам неизвестна причина?

– Именно так, – подтвердил я.

Макбрайт, потирая лоб, задумчиво осматривал могильник. От Джефа опять повеяло страхом и тревогой.

– Если верить нашей юной леди, – наконец произнес он, – то этим останкам всего три года. Но посмотрите: металл проржавел, одежда и вся органика рассыпались прахом, кости скелетов потемнели и сделались хрупкими… Такое невозможно за трехлетний срок!

– Ускоренное старение в зоне повышенной энтропии… – пробормотал я, припомнив сказанное Монро. – С этим мы уже сталкивались, Джеф, вспомните вчерашний вертолет и вешки. Кстати, и вашу собственную гипотезу об ускорении деструкционных процессов. Она представляется мне весьма разумной.

Джеф раздраженно пнул ногой корпус разбитого робота.

– Святые угодники! Не притворяйтесь наивным, приятель! Конечно, мы можем допустить, что здесь, в Анклаве, присутствует некий фактор, влияющий на деструкцию. Но!.. – Он с многозначительным видом поднял палец. – Мы здесь, мы живы, и наши комбинезоны не рассыпаются в пыль! Мы притащили с собой массу металла – оружие, ледорубы, крючья, молотки, – и все это, заметьте, не ржавеет! Почему? Ведь мы стоим на месте катастрофы, в самом ее эпицентре! Стоим и не гнием заживо!

– Значит, что-то изменилось, – заметила Фэй. Я кивнул в знак согласия.

– Разумеется, изменилось. Во-первых, экранолеты прошли сквозь флер, а во-вторых, три года назад бассейн был, очевидно, не таким обширным. Фэй заметила, что вуаль отступает… Сейчас здесь чисто, но прежде вся эта зона могла оказаться под вуалью.

Макбрайт, вывернув шею, уставился в сумрачное, затянутое дымкой небо.

– Вуаль… Говорите, зона повышенной энтропии? Не верю я в эти заклинания физиков! Возможно, все намного проще… Скажем, какой-то коллоид, взвесь, распыленная в воздухе… Субстанция, инициирующая окисление… Если ее частицы заряжены, их можно связать силовыми полями и удержать в локальных границах… Со временем взвесь оседает на почву, создавая зоны безопасности, данный процесс идет с различной быстротой в разных частях Анклава, и это вполне естественно, если учесть огромность его территории… А также возможную неоднородность поля… Значит, все эти бассейны, рукава и остальная дребедень дают нам картину распределения напряженности – точно опилки, к которым поднесли магнит… – Опустив голову, он посмотрел на меня. – Разумная гипотеза, приятель? Что скажете?

– Скажу вам то же, что и раньше: гипотез не измышляю, – ответил я и решительно взмахнул рукой. – Берем пробы, заполняем контейнеры и уходим! Мне совсем не хочется тут ночевать.

Мы разбили лагерь у вешки за номером тридцать четыре, километрах в трех от мрачного могильника. Он казался не только мрачным, но и древним; человека, попавшего в такое место, невольно тревожат призраки неупокоен-ных, их жуткие стенания и звон цепей – или, учитывая профессию погибших, лязг запасных обойм в подсумках. Странно, но жители Земли, каким бы божествам они ни поклонялись, никак не смирятся с мыслью, что смерть для них – факт окончательный и непреложный. Это касается всех, даже мудрецов, подобных Аме Палу, которые ближе к истине, чем миллиарды остальных землян. Тем не менее они не теряют надежды восстать из праха в цепи перерождений, или перебраться после смерти в рай, или уж на крайний случай попасть в чистилище. Мне кажется, что именно в этом, в вере в загробную жизнь, а не в понятии о Высшем Существе, и состоит притягательность религии. Разумное и живое не мирится со смертью; вначале разум изобретает все новые трансцендентальные системы, ну а потом… Потом появляются Старейшие.