КОМ-10 (Казачий Особый Механизированный, часть 10) - Ольга Войлошникова

ноль помножил») желающих нашлось много. Скидки предлагали самые приятные, лишь бы в наших поставщиках числиться! У немецкого принца так вообще — и ежедневно на столе писем гора, и у кабинета очередь выстраивалась. Хорошо, хоть не желающих удачно посвататься, а с вопросами торгово-промышленного сотрудничества.

Вот так и прошли три недели.

ЭХО «КАЙДЗЮ»

Кстати, забыл рассказать, с «Кайдзю» забавная история приключилась. Петенька Витгенштейн рассказал. Этот сухопутный линкор был всесторонне изучен нашими учёными-инженерами, ну и магами тож. Как без этого-то? Так вот. Во-первых, второстепенные помещения были признаны категорически тесными для русских-то. Японцы ж, в массе своей, сильно субтильнее обычного русского солдата. Это раз. Второе. Он был слишком огромный. Вот прям чрезмерно. И единственное применение этой стальной махине нашлось — охранять Ледяной мост от кораблей возможного противника, благо калибр и количество пушек позволяли. С нашей, на мысе Дежнёва стороны. А на Аляске там простую береговую батарею поставили. А всё почему? А потому, что заряжать гигантский, как всё на «Кайдзю», энергонакопитель невозбранно могла (из ближайших магов) только Белая Вьюга. Во-от. Да и то по всей стране мужиков-коротышек в матросы набирали. Но там и оплату обещали соответствующую.

Так вот. Прилетел Петенька вместе с Багратионом, и привезли они эдакого лощёного деятеля. Вот даже и не знаю, как-то сразу неприязнь к этому типу внутри меня образовалась. Хорошо хоть, привезли его на рудник, а не к Кнопфелю. С них станется.

— Илья Алексеевич! — О, ежели Витгенштейн вот так официально обращаться изволит — по-любому какая каверза им задумана. Вот же душа беспокойная! — К вам тут из столицы российского синема, славного города Одессы, прилетели.

— И чего ж этим деятелям в своём городе не сидится? В чём я им понадобился? — неприветливо буркнул я.

— Ваша светлость, позвольте мне прояснить! — вклинился, раскланиваясь, невысокий лысеющий господинчик. — Машин Владимир Александрович, режиссер и постановщик, к вашим услугам! Я как представитель синематической общественности, уполномоченный…

— Куда? — перебил я его.

— Что куда? — слегка растерялся Машин. Ну ей-Богу, на такие старые подколки у нас даже пацаны в Карлуке не велись.

— Куда упал намоченный?

Он словно споткнулся на ровном месте. Стоит, глазёнками моргает.

— Простите, я несколько не понял…

— Не обращайте внимания, любезный. Это Илья Алексеевич так шутить изволит, — похлопал его по плечу Багратион.

— Кхм! — откашлялся Машин и предпринял следующую попытку: — Мы хотели бы предложить вам на одобрение текст сценария. Поскольку в главном сражении японской войны вы играли одну из главных ролей… Некоторым образом, сложно без вашего одобрения… Хотя на высочайшем!.. — он ткнул пальцем вверх, — уровне идея снять такой фильм была горячо одобрена…

— Ну если на высоча-а-айшем… — протянул я. — Давайте ваш сценарий. Я сегодня же ознакомлюсь с ним.

— Вы меня очень обяжете, — засуетился Машин, извлекая из своего портфельчика пухлую картонную парку, перевязанную зелёными шнурками. — Огромное, огромное вам спасибо, ваша светлость!

— Всё-всё. Не задерживаю. Петру Петровичу оставлю отзыв, у него заберёте…

* * *

Господи, как я ржал! Матерился и ржал. По итогу в мою комнату ворвался встревоженный Витгенштейн. А я сижу, не в силах поднять лицо от стола и подвываю от хохота.

— Э-эй, Илюха, ты чего?

Я только тыкать пальцем в разложенные листки смог.

— Да что случилось⁈

Я сумел приподняться.

— Айко, проявись-ка!

После нападения мы решили, что она останется со мной, а дочери будут охранять княжон и герцогиню.

— Зачем, Илья Алексеевич? — Кажный раз поражаюсь, какой красивый голос у Айко. Прям серебряные колокольчики звенят-переливаются.

— Да вот, думаю, тебе любопытно будет. Оказывается!.. — Я сделал театральную паузу. Ну а что, мы же сценарий синемы обсуждаем? Значит, в патетику не только можно, а и нужно! — Оказывается, у нас с тобой был бурный роман, трагическая любовь, и именно поэтому ты перешла на сторону России. Но коварный соблазнитель — я, — я встал и шутовски поклонился, — отбросил твою любовь, так как не смог оставить жену с ребёнком. И, кстати, ты с горя утопилась. И всё! Только волны бьются о берег крутой. Конец фильмы.

— Чего-о? — опешил Витгенштейн. — Кто утопился?

— Я, — Айко держала в изящной ручке листочек и водила по нему пальчиком: — Вот тут прям так и написано: «Прощай, любимый, наша встреча была ошибкой!» И девушка в розовом кимоно бросилась с утёса в бушующие волны. — Она почесала нос. — Весьма драматически, я бы сказала… — не удержалась и фыркнула: — «Наша встреча была ошибкой!» Ах-ха-ха-ха-ха!

— Господи. Я же даже не читал! Если там такое про тебя, то чего же про нас?

— Окромя безудержного пьянства, обжорства и неисполнения приказов командования — совсем ничего, — не удержался от подколки я.

— Пьянства?.. Обжорства?.. — всё ещё недоумевая, протянул Пётр.

— «„Ты понимаешь, Илья, вот не могу я кровь на трезвую голову видеть! Поэтому и пью!“ — Пилот взмахнул бутылкой шампанского и полез в люк», — зачитал я ему. — Ну, хоть шампанское. Таки ж князья! А!

— Та-ак! А подать сюда этого Машкина! — проорал Витгенштейн в коридор.

— Он Машин. — Поправил я его.

— Да похрену мне кто он такой! Машкин, Пашкин! Я его щас на мелкие кусочки рвать буду!

— Ой, Петя, чего ты так возбудился-то? Вспомни как меня утешал опосля «Свадебного Ворона», а? — опять подколол я его. Петя сегодня пребывал в несвойственной ему роли — над ним шутили, а он — нет. И его это явно нервировало.

* * *

А ничего так ординарцы у Витгенштейна вышколены. Буквально через пять минут, два дюжих молодца в фуражках с синими околышами, втащили ко мне в кабинет помятого Машина.

— Что ж вы голубчики? — мягко пожурил их Петя. — Вы извините, господин режиссёр. Излишний энтузиазм подчинённых! Военные дуболомы-с!

Что характерно — означенные дуболомы никуда не ушли и лыбились во все тридцать два, стоя за спиной Машина. Вот чего всегда поражало в Пете, это его мгновенные перемены настроения. Я так не могу. Сижу — рожа от смеха красная, глаза до сих пор утираю. А этот — белая кость! Вежливый, приятный. Не иначе княжеское воспитание, вот что благородная кровь делает!

— Вы скажите, любезный, — осведомился меж тем Витгенштейн, перебирая листки сценария, — а кто автор сего