Крылья за спиной - Саманта Миллс

мы могли поклоняться им посредством неустанного самосовершенствования, переделывая себя по их образу и подобию. И из всех имплантов и химических усилителей, разработанных поколениями верных, нет ничего сложнее, изящнее, божественнее… чем крылья воина.

Он взял паузу. Двор безмолвствовал, каждый затаил дыхание и распахнул глаза. Меха Петрогон продолжил серьезным тоном:

– Радежда процветает благодаря нашей бдительности. Воины меха-дэвы сторожат горы. Сторожат равнины. Они – живой заслон между нашими пашнями и соседями, что жаждут их у нас отобрать. Повелитель Менегал и владыка Аллия хотели бы стереть нас с лица земли, но их мечтам не суждено сбыться никогда, ибо нет у них веры и нет нашей благодати. У Радежды же – сила Пяти богов, но именно благая мудрость меха-дэвы преобладает над остальными. Она мать и судия. Создательница закона. Только лучшие из вас получат крылья. Остальные найдут иные способы послужить меха-дэве – и не заблуждайтесь: вспомогательные роли жизненно важны для нашей секты. Здесь, на учебном полигоне, вам предстоит есть, жить и дышать в унисон со своей пятеркой. Вы исполните все, что велит ваш крылатый, и даже больше. Но не забывайте: жизнь крылатого воина уникальна. Воин стоит один пред лицом меха-дэвы и один пред лицом врага.

Он указал на восток, на башню Кемьяна и горы за ней.

Именно поэтому ваше последнее испытание – одиночный полет. Выкажете себя достойными в учении и в бою – получите меха-порты. Докажете, что способны управлять меха-портами, – выберете цвет своих крыльев. А если окажетесь среди избранных меха-дэвы, то попытаетесь в ночь выпуска совершить первый вылет. В одиночку подниметесь на гору Рухова Голова, лишь с крыльями за спиной и факелом в руке. Если к рассвету достигнете утеса Виталии – а дойдут не все, – то до высшего служения меха-дэве останется один прыжок.

Он обвел их строгим взглядом:

– Ваша пятерка вам ничем не поможет. Не будет рядом наставника – они подождут в долине. Те из вас, кто доберется до башни Кемьяна, станут воинами. Прочие падут.

Меха Петрогон кивнул Водайе в знак завершения своей речи.

– Что скажете, адепты? – Она вскинула обе ладони к собравшимся.

Грянули аплодисменты.

Зеня вернулась к тренировкам с новым усердием, за каждым уроком ей виделась гора Рухова Голова. Ни в одном сценарии она не представляла себя среди неудачников на дне долины. Она жила и дышала мечтой о первом полете.

Водайя никогда открыто не говорила Зене, что та – постоянный член ее пятерки, но шли месяцы, и вероятность отказа стремилась к нулю. Зеня наконец усвоила, что таков метод Водайи – она отдавала себя без остатка, взамен ожидала не меньше и считала ободрение сиюминутной блажью. Продержится ли Зеня? Это зависело только от нее самой.

Ее усердия вполне хватило бы. Должно было хватить. Жизнь расстилалась перед Зеней, сияющая и ясная: досрочный выпуск, яркие медные крылья, отправка на границу, дабы выказать стойкость и мужество, а затем возвращение в город насовсем. Она будет расти рядом с Водайей, от командира отряда до командира квадранта, тренируя собственных учеников и показывая родным, что это и вправду ее путь…

Но этому не суждено было сбыться.

Раздор пришел в город, как приходил всегда – в форме мысленного эксперимента.

Глава восьмая

Башня достроена, и завтра наступит тот самый день… ах, как жаль, что дедушка не дожил и не увидел этого.

Всю жизнь я слышал эти рассказы, но теперь я в ужасе. А вдруг это окажется не то, чего мы ждем?

Дневник безымянного рабочего

Земолай таращилась на Схола Петке, потрясенно сознавая, что история повторяется.

Ее жизнь коренным образом изменилась, и снова рядом Схола Петке, причем его присутствие еще более неожиданно, чем в прошлый раз. Он же мертв. Должен быть мертв. Она так считала, потому что видела, как ему на голову надели мешок, а тех, кому на голову надевали мешок, больше никто никогда не встречал.

Однако ее бывший учитель был не только вполне себе жив, но и собирался провести неподотчетную схола-службу, чего, как ее заверяли, больше не бывает.

Земолай выскользнула из-за портьеры, но держалась позади толпы, прислонившись к утешительно прохладной поверхности ближайшей стены. Крепко зажимая кулаком рану на бедре, она стискивала в ладони маячок, не в силах остановить круговорот мыслей. Это не может быть он. Конечно это он. Но как же это он? Тогда ему уже хорошо за восемьдесят…

Фонари замигали в простом порядке, и люди принялись рассаживаться на полу, толкаясь локтями, коленями и шепотом извиняясь друг перед другом. Гальяна отыскала своих друзей, но еще не созналась им, что наделала, – детки вели себя расслабленно и ни о чем не подозревали, в то время как сама она то и дело нервно поглядывала на дальнюю стену. Земолай бесстрастно смотрела на нее в ответ.

Мигание прекратилось.

Петке раскрыл сумку, и на помощь ему поспешила женщина с ярко-зелеными пальцами. Она зачерпнула горсти сушеных плодов кильвы и пошла по залу, вручая каждому по два-три сморщенных кусочка жевательного галлюциногена.

Земолай, совсем недавно очистившись от токсинов, в добровольцы не рвалась. Из уютной темноты она наблюдала, как грызут кильву участники собрания. Прошла всего минута, и они расслабились и принялись раскачиваться.

Схола Петке оглядел помещение, терпеливо дожидаясь, пока паства будет готова. На Земолай его взгляд на долю мгновения споткнулся, но тут же двинулся дальше, – наверное, ей просто показалось.

Когда все достаточно опьянели, Петке уселся, скрестив ноги, на пол и пристроил себе на колени зеркало. Оно было прекрасно – овальное стекло два фута в длину, в кованой железной раме. Книжник сильно рисковал, перемещаясь с таким артефактом.

Помощница хлопнула в ладоши:

– Схола сейчас начнет. Готовы ли вы услышать его слово?

Земолай вдруг вспомнилось, как ее допрашивал крылатый Тескодой («Он показывал тебе еретические материалы?»), и она сжалась, пораженная внезапным иррациональным страхом. Не подразумевалось ли в том вопросе нечто большее? Что, если труды еретика – десятилетиями хранившиеся в памяти единственного оставшегося книжника, который мельком увидел их содержание, прежде чем их отовсюду изъяли, – снова всплыли?

Но дальше служба пошла обычным порядком.

Схола Петке запел. Голос у него был глухой, надтреснутый, отягощенный борьбой за совершенство длиною в жизнь. Единственным свидетельством многолетнего употребления наркотиков оставались яркие мерцающие луны его глаз и дым в его песне.

Он произносил божьи слова – слова призыва. От них воздух тяжелел и наливался сладостью, словно растворенные в нем засахаренные фруктовые дольки превращались в желе. Земолай провела