"Фантастика 2025-155". Компиляция. Книги 1-32 - Сергей Александрович Плотников

Я поставил на стол метроном.

— Убери немедленно. — Историчка уставилась на меня ненавистным взглядом. — Где ты это взял? Это не игрушка!

— Игрушка, ещё какая. Вы просто в игрушках не шарите. В секс-шоп, наверное, ни разу не заходили?

— Не смей мне хамить! — Историчка приподнялась над столом. — Я — твоя учительница!

— С чего вы это взяли?

— Я… Я…

— Учителя должны учить. Это их работа. А вы на меня просто орёте.

— Я тебя воспитываю!

— Воспитывать и родители могут. А вам государство дало педагогическое образование. Вы обязаны учить. Вот эта штука, например, — я показал на метроном, — может пробудить воспоминания. Покажите мне, как им пользоваться. Пробудите свою память. Хотя, где уж вам. Небось, и не видели такого никогда.

Историчка уставилась на метроном так, будто собралась прожечь его взглядом.

Офигеть! Не ожидал, что она так запросто поведется. Злость, всё-таки, реально сильная эмоция, способность рассуждать перекрывает начисто… Я, коснувшись рычажка, запустил маятник. Никогда прежде не наблюдал, как это работает. Да, честно говоря, до сих пор весьма смутно представлял, для чего вообще нужен метроном.

Послышалось мерное тиканье, отсчитывающее качания маятника. Историчка смотрела на него. Глаза её, и до сих пор не самые выразительные, постепенно стекленели.

— Расскажите о том, что вас потрясло, — сказал я. — Вы ведь помните, что испытали потрясение?

— Да, — историчка поджала губы. — Помню.

— Что это было?

— Маргарита Витальевна дала мне дополнительные часы. Обществознание.

Маргаритой Витальевной звали директора школы. Когда я учился, обществознание она вела сама. А теперь, видимо, с преподавательской работой решила закончить.

— Угу. И что?

— Обществознание на ЕГЭ сдают многие. У детей репетиторы. Учебников много, методичек тоже. Все разные. Каждый репетитор учит по-своему. И вопросы ЕГЭ постоянно меняются. Те, что на пробниках, не имеют отношения к тем, которые дают на основном экзамене. Это полный бардак! — Историчка хлопнула ладонью по столу. — Ученик спорит со мной. Я открываю учебник. Я знаю, что должно быть написано! А ученик тычет пальцем в телефон, и там сказано, что в соответствии с постановлением от такого-то числа, в статью внесены поправки!

— То есть, ученик прав, а вы нет. Так?

Анна Аркадьевна подняла на меня мутный взгляд.

— Такого не должно быть! Это я — учитель! Я — права!

У-у-у. Жаждущий стабильности мозг не выдержал столкновения с изменчивой реальностью. Насколько понимаю, случай Анны Аркадьевны в практике мировой психиатрии — не первый и не последний. В девяностые, говорят, народ, глядя на перемены, с ума сходил сплошь и рядом.

— Вы знаете, в каком кабинете сидите? — Я посмотрел по сторонам. — Это ведь не ваш кабинет. Ваш — история, а тут география.

В реальном мире вечер встреч закончился, выпускники разошлись. Сейчас уже не было риска наткнуться на какого-то сверхчувствительного человека. Анна Аркадьевна смотрела по сторонам вместе со мной. И я увидел, как помещение на глазах обретает отчётливость.

На стенах появились географические карты, портреты знаменитых мореплавателей. Посреди класса выстроились тремя рядами парты, в дальнем конце — шкафы со стеклянными дверцами. На учительском столе образовался глобус. Анна Аркадьевна нежно провела по нему рукой. С тоской посмотрела на карты.

Вот оно что…

Я покачал головой.

— Реально думаете, что география — штука более стабильная, чем обществознание? Что если вам на глобусе что-то нарисовали, оно никуда не денется?

Анна Аркадьевна посмотрела на меня с недоумением.

— Куда же оно денется?

— Да что угодно может быть. Землетрясение, например. Один какой-нибудь остров уйдёт под воду, другой появится. Ледники тают, меняется уровень мирового океана. Не было пролива — появился пролив… Я вот читал, что на днях от Эвереста кусок откололся. Альпинисты, которые там всю жизнь лазили, за головы хватаются.

Анна Аркадьевна перевела взгляд на глобус. Теперь уже смотрела без нежности. Скорее с обидой — как на нечто, от чего уж никак не ожидала подставы.

— И это если природные явления брать, — продолжил я. — А если ещё и геополитику? Карту одной только Европы за последнюю сотню лет — сколько раз перекраивали? Сегодня граница тут, завтра там, через год её вообще не стало. Такая себе стабильность.

Анна Аркадьевна оттолкнула от себя глобус. Неуверенно пробормотала:

— Математика?..

Класс снова начал меняться. Вместо карт появились таблицы, изображения геометрических фигур и тригонометрических формул.

— Да тоже такое себе. Тоже, говорят, каждый день новые открытия появляются, новые теории создаются. И геометрия есть какая-то другая, и системы исчисления разные, и чего только эти психи не придумывают.

— А что же тогда… А как же…

Анна Аркадьевна казалась совершенно растерянной. А ещё я вдруг понял, что она на глазах становится прозрачнее. Каждое новое потрясение всё больше её обессиливало.

Блин, ну почему так⁈ Она ведь наконец на человека похожа! Ну, в смысле, насколько призрак в принципе похож на человека. Наконец ушла эта её железобетонная уверенность! Начала слышать кого-то, кроме себя. И даже не просто кого-то, а меня — которого воспринимает, как ученика. Кто я такой, уже ни хрена не помнит, но какая-то заноза в памяти торчит. Сложился в голове собирательный образ бунтаря. И этого бунтаря, для которого прежде была наготове единственная фраза: «я учитель, я лучше знаю», она сейчас слушает! Но вместе с тем истаивает. Вон, уже совсем прозрачная стала, ещё чуть-чуть, и исчезнет.

Почему⁈ Из-за того, что я поселил в душе сомнения? Видимо, да.

Жить с осознанием, что ты прав, с уверенностью, что только так, как ты, и можно жить, куда проще, чем сомневаться. Сомнения рождают неуверенность, неуверенность — те самые стрессы, которых сейчас так модно избегать. Половина мемов посвящена любованию тем, как прекрасно лежать на диване и гладить кота. Неприятных людей в сети можно забанить, оставить лишь тех, кто говорит тебе то, что ты хочешь слышать. Пошли вон, абьюзеры, газлайтеры и прочие любители касаться самого дорогого, что у меня есть, лелеемой и обожаемой самооценки. А чтобы не встречаться с живыми людьми, можно не выходить на улицу. Выстроить себе ту самую вожделенную зону комфорта и не сомневаться в своей непогрешимости…

Я почувствовал, что от злости скриплю зубами.

Ну вот и что мне делать? Загнать историчку в шкатулку, перевести дух? Посоветоваться с Софьей Андреевной, с Изольдой? Ведь явно что-то идёт не так. Если судить по тому результату, который наблюдаю. Шкатулка-то —