"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

— Видар… — ее шепот был полон немого вопроса.

Я взял ее под локоть, чувствуя, как она слегка дрожит. Моя ложь по дороге домой казалась теперь ничтожной перед лицом того, что ждало нас внутри.

— Идем, — сказал я просто, ведя ее вперед, навстречу свету факелов и густой, давящей тишине раздоровского дома. Тишине перед бурей. Тишине перед войной. Пора было узнать, какие сюрпризы приготовила нам судьба. И Пустошь.

Кабинет отца, обычно пахнущий табаком, кожей и мужским упрямством, сегодня был наполнен иными ароматами. Запах старого дерева смешивался с терпкими нотами магических трав, легкой пылью древних артефактов и… напряжением. Густым, как смола, висящим в воздухе между клубами дыма от трубок и сигар.

Отец сидел за своим массивным дубовым столом, но не в кресле хозяина, а чуть в стороне. Центр стола занимала огромная карта Империи, на которой красным шелком были отмечены известные Пустоши — кровавые шрамы на теле мира.

Вокруг в тяжелых креслах и на строгих диванах расположились те, от чьих решений теперь зависело, возможно, само существование Империи. Их силуэты вырисовывались в полумраке, подсвеченные трепещущим пламенем камина и магическими светильниками в виде хищных птиц.

Графиня Елизавета Карнаухова. Глава Темного Совета. Казалось, тени сгустились вокруг ее высокой, сухой фигуры, облаченной в платье, что было чернее ночи. Лицо — бледная маска с тонкими, бескровными губами и глазами, как две щели в леднике. Ее пальцы с длинными, острыми ногтями, покрытыми черным лаком, медленно поглаживали череп из черного хрусталя, покосившийся на ее коленях. От нее веяло холодом могилы и бездонной, старой силой. Она лишь коротко, почти незаметно кивнула в ответ на мой поклон, ее взгляд скользнул по мне, как лезвие скальпеля, оценивая, впитывая.

Барон Евгений Безотрадный. Он отвечал за разведку Пустошей. Человек-призрак. Его серый камзол сливался с обивкой кресла, лицо было невзрачным, из тех, что мгновенно стираются из памяти. Но глаза… Его глаза были живыми, пронзительными, всевидящими. Он сидел неподвижно, сливаясь с тенями, и лишь его взгляд постоянно двигался, сканируя карту, лица присутствующих, тени в углах комнаты. Его присутствие было едва ощутимым, но невероятно весомым. Он знал то, о чем другие боялись даже думать.

Ректор Фрида Упырева. Она сидела прямо, как древко знамени. Ее строгий серый мундир был безупречен. Лицо высечено из гранита забот и ответственности. Взгляд, обычно такой острый и властный, охватывающий все и всех, сейчас был прикован к карте, но я, тем не менее, чувствовал ее внимание, как физическое давление. Она не одобряла моего досрочного выпуска, но была вынуждена с этим смириться — война диктовала свои правила. Перед ней на столе лежала стопка бумаги. Древней, на мой неискушенный взгляд. Иногда она отрывала взгляд от карты, опускала глаза, перебирая пальцами чуть пожелтевшие страницы.

Князь Алексей Туманный. Генерал армии. Человек-гора в парадном мундире, увешанном орденами. Его лицо, обветренное и грубое, с седыми баками, дышало силой и привычкой командовать. Он тяжело опирался на трость с набалдашником в виде львиной головы, но его глаза, маленькие и яркие, как угли, горели неукротимой волей. Он что-то негромко бубнил отцу, тыча толстым пальцем куда-то в район Карельской Пустоши.

Отец. Григорий Раздоров. Дипломат по формальному статусу, воин по сути. Сегодня он выглядел старше, но тверже гранита. Его золотистый дар, обретенный контроль, ощущался как теплая, уверенная аура. Он был якорем этого совета. Его взгляд встретился с моим — в нем была усталость, тревога, но и несгибаемая решимость. И… предупреждение.

Мать. Ольга Морова. Она сидела чуть в стороне от стола, в кресле у камина. В темном, строгом платье, с высоко поднятой головой. Ее лицо было бледным, но спокойным. В глазах — глубокая печаль и невероятная сила воли. Она смотрела на огонь, но чувствовала каждый взгляд, каждую мысль в комнате. Она была живым свидетельством ужаса, к которому все готовились. И ключом к его пониманию.

Вивиан испуганно замерла у двери, как олененок перед стаей матерых волков. Ее академическая уверенность испарилась под тяжестью взглядов присутствующих. Девушка инстинктивно покрепче прижала к себе старинный фолиант, словно черпая из него силу и уверенность. Я легонько подтолкнул ее вперед, к свободному креслу рядом с Упыревой. Ректор кивнула ей почти незаметно — жест поддержки, но и напоминание о субординации.

Представления были краткими, деловыми. Имена, титулы, ключевые роли. Никаких любезностей. Время текло как расплавленное стекло — медленно и обжигающе. Все знали, зачем здесь собрались. Ждали главного.

— Ольга Афанасьевна, — официальный голос отца прозвучал в натянутой тишине, как удар гонга. Все взгляды устремились к камину. — Слово за вами. Расскажите им, что вы знаете.

Мать медленно подняла глаза. Не на отца. На карту. На эти кровавые отметины. Она встала. Ее фигура в свете пламени казалась хрупкой и монументальной одновременно.

— Пустошь… — ее голос был низким, хрипловатым, но заполнил собой всю комнату, заглушив потрескивание дров. — … это не место. Это организм. Живой. Чудовищный. Раскинувший свое тело по нашему миру.

Она сделала шаг к столу, ее тень легла на карту.

— То, что вы видите… Карелия, Урал, Кавказский разлом… это не просто дыры в реальности. Это конечности. Органы. Сердце… — ее палец тронул Карельскую метку, — … которое качает мерзкую силу. Когти, что рвут плоть мира. Желудок, что переваривает жизнь…

Она говорила. Спокойно, без надрыва, но каждое слово падало, как камень в тихую воду, вызывая круги шока на лицах слушающих. Карнаухова замерла, ее черные глаза впились в Ольгу, как кинжалы. Безотрадный перестал сканировать комнату, его взгляд стал острым, как игла. Туманный перестал бубнить, его кулак сжался на набалдашнике трости. Упырева сидела неподвижно, но губы ее плотно сжались. Вивиан побледнела еще больше, ее взгляд метнулся к своему фолианту, потом обратно к Ольге — в ее глазах читалось осознание крушения собственной теории.

— Но чтобы убить тварь… — продолжала мать, ее голос стал жестче, — … нужно отрубить голову. Центр. Мозг. То, что связывает все части воедино. Что дает им волю. Охраняет его… — она сделала паузу, и в тишине зазвучало шипение пламени, — … Наместник. Не демон. Не страж. Орудие. Прямое воплощение Воли самой Пустоты.

— Где? — слово вырвалось у Туманного, хриплое, как скрежет железа. — Где этот центр? Где голова?

Мать покачала головой, выражение боли мелькнуло на ее лице.

— Воспоминания… обрывочны.