Отморозок 6 - Андрей Владимирович Поповский

— Ты считаешь, что мне это о чем-то говорит? — Усмехается Иван. — Я таких буржуйских словечек и не знаю.

— Поверь мне на слово, что по тем временам, это очень круто, — смеюсь в ответ. — Не олигарх, конечно, но на уровне богатея средней руки.

— Да верю, верю, — поднимает обе руки Иван — Только в голове не укладывается, что такое возможно. Я не о твоих залах, машинах, квартирах и дачах из той жизни. А о том, что Союза уже скоро не станет и о возможности умереть, а потом воскреснуть вновь. Как будто по башке доской шарахнули. Интересно, ты один такой, или вокруг еще есть такие же подселенцы?

— Не знаю, — пожимаю плечами.— Если такие и есть, то я их не встречал. Сам понимаешь, нам попаданцам себя афишировать не стоит. Иначе закроют навсегда где-нибудь в глухой тайге, и будешь на бетонные стены волком выть.

— Ну да, — понимающе кивает Иван. — А почему ты мне открылся? Мы с тобой встретились при очень особенных обстоятельствах и доверию такая встреча точно не способствует.

— Потому, что считаю тебя своим другом. Мы с тобой, в той жизни столько всего прошли. Реально последнюю корку хлеба делили и спали под одним одеялом. Ты меня учил, натаскивал, а потом и жизнь спас. Наверное, ближе друга чем ты, у меня за всю жизнь не было. — Немного подумав, ответил я, а потом со вздохом добавил — Да и тяжело мне одному тащить эту ношу. Ведь я же действительно знаю, что будет дальше, и все это не добавляет оптимизма. Как вспомню, пустые полки магазинов и карточки конца восьмидесятых, разруху девяностых, бабушек просящих милостыню на улицах, шахтеров сидящих на горбатом мосту и долбящих касками по мостовой, и наглые рожи бандосов с золотыми ошейниками в палец толщиной, так тошно становится. Все это со временем пройдет, страна поднимется и станет жить вполне себе неплохо, даже лучше чем при Союзе: вольготней и сытнее. Но сколько же всего плохого произойдет и как вся эта катавасия нам будет аукаться даже спустя десятки лет, ты просто не представляешь. Я тебе и десятой доли всех ужасов, через которые придется пройти, не расписал.

— А если поговорить откровенно с этим твоим генералом? — Предлагает Карабанов, — по твоим словам, он вроде мужик нормальный. И, опять же, ты с его внучкой встречаешься, можешь даже родственником стать, при удачном стечении обстоятельств. Вдруг он к тебе прислушается? Может, быть есть какая-то возможность остановить Горбачева и предотвратить развал Союза?

— Я много думал об этом Ваня, но пришел к выводу, что моя история для него не сработает. Я вон тебя еле убедил, хотя рассказал много из твоей жизни такого, о чем посторонний человек знать не мог. — Отрицательно качаю головой.

— Да я и сейчас, честно говоря, немного сомневаюсь, — признался Иван, — где-то в глубине души есть червячок сомнения, который говорит, что все это какая-то мистификация, затеянная с непонятной мне пока целью. Ведь, чисто теоретически, все что ты рассказал, при желании, можно было узнать из разных источников, чтобы сделать хитрую подводку ко мне.

— Ну вот видишь. Даже ты еще сомневаешься, хотя я у тебя ничего не прошу и не предлагаю. В подводке со стороны должна быть какая то выгода, — горько усмехаюсь в ответ, — Извини меня Ваня, но ты не такая большая птица, чтобы ради тебя воротить такую сложную оперативную комбинацию. Хотели бы тебя как-то захомутать, есть способы гораздо проще. Да и первую нашу с тобой встречу никак не подстроить специально было, вот где чистая случайность, или провидение. Я тогда на даче просто дара речи лишился, когда увидел тебя среди бандитов.

— Я сам сильно жалею, что связался с бандой Земели. Озлобился после зоны. Думал, весь мир против меня, — сокрушенно разводит руками Иван и добавляет. — А по поводу недоверия, сам пойми, в такое очень трудно поверить. Это ломает все устойчивые стереотипы о нашем мире. Первая мысль, что ты просто псих какой-то, или специально меня разыгрываешь.

— Вот видишь. А подойди я к генералу, и расскажи все то, что тебе рассказал, а потом предложи устранить Горбачева, как думаешь, долго я останусь на свободе? Ведь, по сути, мне ему нечего предъявить в качестве доказательств. Все значимые исторические события, которые я помню, произойдут не очень скоро, да и с датами я путаюсь, что и когда случится, я же не историк в конце концов. Так что: меня сочтут либо сумасшедшим, либо агентом вражеской разведки, подбивающим совершить акт государственной измены и госпереворот. В первом случае я попаду в дурку и меня посадят на галоперидольчик, а во втором окажусь в Лефортово, где меня будут колоть долго и вдумчиво. Ну и для полноты анализа, рассмотрим третий, самый маловероятный вариант, что мне все же поверят. Сам посуди, на месте спецслужб, ты бы отпустил потом такого как я из своих лап?

— Нет, не отпустил бы, — немного подумав качает головой Иван. — Даже если ты говоришь, что ничего особого не знаешь, ты все равно знаешь достаточно много, чтобы подсветить политические военные и научные события, которые будут определять будущее. А предупрежден, значит вооружен. Одни мобильные телефоны и интернет, о которых ты мне рассказывал, чего только стоят. Ты же можешь сэкономить кучу времени и ресурсов, просто рассказав о жизни через сорок лет. Будет понятно в каком направлении приложить усилия, чтобы получить максимальный результат. Нельзя чтобы такой ценный кадр попал чьи то чужие руки. Так что, пожизненная изоляция для тебя это самый вероятный вариант.

— Ну вот видишь, — развожу руками. — Не пойду я ни к какому генералу со своими рассказами. Не хочу всю оставшуюся жизнь просидеть в клетке, пусть даже и золотой. У меня другие планы на эту жизнь. Да и очень я сомневаюсь, что генерал в одиночку или с несколькими подельниками смог бы осуществить госпереворот. В моей реальности был один такой персонаж — полковник ГРУ Квачков, который пытался сделать что-то подобное, а на деле даже рыжего иудушку Чубайса не смог замочить на шоссе.

— Чубайса? — Удивленно поднял брови Иван. — Никогда о таком не слышал.

— Еще