"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

Мать. Ольга Раздорова. Не графиня Злобина — тот призрак растворился, оставив лишь бледную, хрупкую оболочку женщины, которую я не видел с детства. Дыхание ее было поверхностным, как шелест сухих листьев. Отец остался в столовой — ему предстояло выдержать бой с одним из самых страшных противников — женским любопытством. Хуже него могут быть только женские слезы и истерика. Тут даже я могу проиграть. А вопросов от Сатаней и Алевтины будет до хрена. Они видели слишком много. Им нужно было объяснение. Но не от меня. Не сейчас. И вообще, его дамы, пусть сам и страдает.

Я сидел на низком табурете у края дивана, на котором лежала мама. Рука, разодранная в клочья при изгнании сущности, уже восстанавливалась, но боль еще отзывалась далеким эхом. Все мое внимание было приковано к лицу на подушке. К слабому трепету век. К капельке пота на виске.

Она открыла глаза. Медленно. Не сразу сфокусировавшись. Потом ее взгляд нашел меня. И в этих глазах, таких знакомых и таких чужих, был страх. Чистый, первобытный ужас. Она вжалась в подушки, пытаясь отодвинуться, слабый стон вырвался из пересохших губ.

— Нет… Нет… Снова… — прошептала она, голос звучал как скрежет камня по камню.

— Мама, — сказал я мягко, но твердо. Не давая ей уйти обратно в пучину страха. — Это я. Видар. Ты дома. Это кончилось. Оно изгнано.

Она замерла, всматриваясь в меня. Ужас не ушел, но смешался с недоверием, с мучительной попыткой вспомнить. Потом слезы. Тихие, бесшумные, стекающие по вискам в подушку.

— Видар… — имя прозвучало как признание вины. — Сын… Прости… Прости меня…

— Не за что прощать, — я взял ее холодную руку в свою и слегка сжал. Она дрожала. — Ты была не в себе. Расскажи. Что с тобой случилось? Где ты была?

Она закрыла глаза, сжав веки, будто пытаясь удержать нахлынувшие кошмары. Когда она заговорила, голос был монотонным, лишенным эмоций, как чтение смертного приговора.

— Считали умершей… Да… Легче было. Я… не умерла тогда. В той вылазке на границе Пустоши… Они взяли меня. Не убили. Забрали… живую. — она сделала паузу, глотая воздух. — Привели к… Нему. К Наместнику. Тому, что в самом сердце… Главной Пустоши.

Имя «Наместник» она произнесла с таким леденящим страхом, что по моей спине пробежали мурашки. То, что я чувствовал в ней — лишь слабый отголосок его мощи.

— Он… не демон в привычном смысле, — продолжала она, открывая глаза. В них отражалась бездна отчаяния. — Он… Порядок. Абсолютный Холод. Отрицание Жизни. Он не злобен. Он… пуст. И он заполняет пустоту… подчинением. Он вошел… в меня. Не в тело. В суть. Сделал… сосудом. Орудием.

Каждое слово давалось ей с невероятным трудом. Как будто она вытаскивала их из глубин ледяного ада.

— Его приказы… — голос ее сорвался. — Я… выполняла. Разведка. Убийства. Порча источников силы. Устранение тех, кто мог ему угрожать… Я была его тенью. Его руками… осквернявшими мир. Помнишь старую Галю-провидицу из соседнего села? Ту, что предсказала тебе силу? Это… я. По его приказу. Помнишь мастера Георгия, что учил тебя первым щитам? Тоже… я… — слезы текли ручьями, но голос ее оставался мертвым. — Он знал, Видар. Знал о тебе. О твоем даре. О твоем… потенциале. Ты был… угрозой. Растущей угрозой. Было мучительно больно возвращаться в этот дом под разными личинами и устранять неугодных. Он знал о внимании богов к тебе, еще задолго твоей инициации. И ждал, когда она произойдет, чтобы забрать твою силу.

Она сжала мою руку с неожиданной силой.

— А после… Он приказал устранить тебя. Лично. И… дал силу. Оболочку. Личину этой графини. Чтобы подойти близко. Чтобы ты не заподозрил… — она содрогнулась всем телом. — Я пришла… убить тебя, сын. Пришла в этот дом, чтобы вырвать твое сердце и отнести Ему. Как трофей. Как доказательство… его власти. Так бы он смог забрать все.

Тишина в комнате стала гробовой. Я слышал, как гулко стучит кровь в висках. Моя мать. Исполнявшая приказы монстра. Убивавшая невинных. Пришедшая убить меня. Холодный гнев смешивался с леденящей жалостью. Она была орудием. Изломанным, истерзанным орудием в руках абсолютного Зла.

— Но ты не смогла, — прошептал я.

Она покачала головой, слабо, безнадежно.

— Смогла бы… Сила Его… Она подавляет волю. Стирает тебя. Но когда я увидела тебя… взрослого… сильного… похожего на него… — она кивнула в сторону двери, за которой был отец, — … что-то… дрогнуло. Глубоко. Под слоями льда и приказов. Что-то… кричало. Это… нельзя. Но я… должна была. Я следила… в трапезной. Готова была… в любой момент. Но ты… ты узнал. Почему? Как?

Я поднял здоровую руку. На ладони все еще виднелись следы золотистого свечения — следы целительной магии, которую я вливал в нее.

— Пустошь… Она пахнет, мама. Для тех, кто был в ней. Как гниль под сладкими духами. А я… Я слишком близко подходил к ее краю. И… — я коснулся пальцем виска, — … "Распознаватель Сути'. Запрещенный артефакт. Он показывает… искажения. Я почувствовал неладное. А он подтвердил. Тень под личиной. Тьма под маской. Я знал, где искать ядро… В сердцевине поддельной жизни.

Она смотрела на меня с каким-то новым чувством — смесью ужаса и… гордости?

— Ты сильнее, чем Он думал, — прошептала она. — Сильнее, чем я надеялась. Ты вырвал меня… обратно. Из самого чрева Тьмы. — ее рука дрожала в моей. — Но… что теперь? Я… Я несу смерть в себе, Видар. Не Пустошь… Она изгнана. Но память… Руки… Они в крови. Твоей крови… которую я почти пролила.

Ее голос превратился в рыдание. Она отвернулась, закрыв лицо руками, как будто пытаясь спрятаться от света, от правды, от самой себя.

Я смотрел на нее. На свою мать. Жертву и орудие. Пленницу и убийцу. В комнате отца, куда мы перенесли ее, где висели портреты воинов и где пахло его одинокой борьбой, лежала другая жертва войны. Войны с Пустошью. Более страшной, чем мы могли представить. Ибо враг умел не только убивать, но и обращать самых дорогих в свое оружие.

Теперь я знал. Наместник