Фантастика 20254-131 - Константин Викторович Плешаков

Барыга оказался кхазадом — ну а чо я ждал? А рынок — вот точно таким же, как у нас в Твери. Здесь — на огромных бетонных прилавках свиные бошки, здесь — в картонных коробках котята с цыплятами, здесь — тертые мужички продают запчасти, резиновые сапоги и значки. Кхазад был из последних.

Едва услыхав мой намек, он указал в сторонку лохматой бровью. Мы отошли, бородач взвесил в ладони пакет с черной ягодой и, не считая, сунул мне кошель денег, извлеченный из пиджака. Моя опричная форма нимало его не смутила.

Я торговаться тоже не стал, да и пересчитал только потом, попетляв между рядами. О, нашел отличие от Твери. Тут крабов продают!

Денег оказалось много. Я тут же взял новую куртку — такую же, как была, синюю с полосками — джинсы и кроссы. Кошель облегчился не сильно.

С краю рынка стояли киоски с кассетами и телефонами — и плоский кирпичный сарай с вывеской «Товары для самообороны», с тяжеленными закрытыми рольставнями. На вывеске изображен был ниндзя — кстати, с катаной. Ну-ну…

Мне, пожалуй, хватило бы теперь на трубу — и я подошел прицениться.

Телефоны лежали всякие-разные — точно из разных миров добытые. Новенькие и с трещинами, кирпичи и раскладушки. Цены подписаны были от руки, а для пущей красы в витрине промеж аппаратов вилась елочная гирлянда, которая тускло мерцала.

Окошко открылось, показался хитрый глаз гоблина:

— Интересуешься? Уникальное предложение, брат! «Алатырь три икс», почти новый! Себе хотел взять, поэтому на витрине нету…

— Не, — сказал я. — Не интересуюсь.

И пошел с рынка. «Брат», щас. Гоблинов я терпеть не могу, да и кхазадов не очень. А деньги еще пригодятся. Найду лучше почту.

И нашел.

* * *

У крыльца почты еще две бабки — движутся с разных сторон, как медленные акулы к старой лодке. Одна, завидев меня, улыбается и кивает мелко-мелко, вторая глядит неприязненно, будто сейчас проклянет. Двойственное у них тут отношение к опричникам. А ведь не снажьи кварталы — центр города.

Внезапно оживает наушник, который я воткнул в ухо, выйдя с рынка.

— Вызывает Паук, — информирует синтетический голос бесстрастно.

Что? Какой, блин, «Паук»? Что вообще происходит⁈

— Э… Усольцев на связи, — говорю я.

— Андрюха! — вопит наушник знакомым противным голосом. — Ты где⁈

— Кхм… А кто вызывает?

— Паук! Блин, ты чо, ты мой позывной не знаешь? Ганя! Сицкий!

— Чего надо?..

Сицкий, как и я, в увольнении. Только я его с собой брать не стал — нечего пацанам знать про тягу — и увязался наш Ганя за Долгоруковым и компанией. Те тоже отправились в город.

— Тут опять махач со снага! — орет Сицкий. — Прикинь!

— Где?

— У бара! Э… «Клешни и клюшки»!

— Адрес какой⁇

— Адрес? Блин… я хэзэ…

— Так выясни!!

— А, уже все… — судя по тону Сицкого, вряд ли он в гуще драки. Хотя слышу, как что-то гремит. — Уже все. Э… Наши победили…

«Наши» — надо полагать, Долгоруков со свитой.

— Ганя! — ору я на всю улицу. — А это какие снага — те самые?

Те самые, с которыми у нас договор. Через Соль. Условный, конечно же, договор, скрепленный словами одного только курсанта Усольцева.

Я рассказал про это своим ребятам — и очень, очень просил, чтобы Ганя довел до прочих. До Долгорукова.

— Не знаю! — орет наушник. — Может, и те… да какая разница! Они же все одинаковые!!

Даю отбой. Мне кажется — или где-то в соседнем квартале воет сирена скорой?

— Простите, — спрашиваю у первой бабки, — а вы не в курсе, где тут «Клешни и клюшки»?

Старуха таращится на меня перепуганно. Не в курсе.

Сирена меня подвела — бар оказался совсем в другой стороне. Тем не менее, когда я его отыскал, у входа действительно обнаружилась скорая помощь… и машина милиции.

В скорую грузят двоих: одного с окровавленной рожей, шатается, и второго, который как-то нелепо, но очень бережно держит руку, да и вообще весь… перекошенный. Оба — снага.

Опричники стоят в стороне — целые и с презрительными минами. Тургенев — с мокрыми волосами, а у Бурана словно бы пар из рта идет. Долгоруков скучающим тоном дает объяснения двум молодым — нашего возраста! — милиционерам. Примечаю, что все мажоры в парадных мундирах — хотя вообще-то их в город надевать не положено.

— … первые начали, — доносится до меня, — … в рамках самообороны… нет, магия не применялась… обращайтесь к командованию гарнизона… пишите официально: князь Долгоруков…

Сицкий мнется чуть поодаль от остальных и, едва завидев меня, бросается навстречу:

— Андрюха!

— Целый? — спрашиваю я у него.

— Ну… да.

Тут же подходит один из милиции — злой, насупленный:

— Принимали участие в инциденте?

— Я только что появился!

— Предъявите документ.

Блин, на кой ляд я приперся! Сейчас тоже в протокол впишут, доказывай потом, что не верблюд…

Сержант смотрит на меня требовательно-неприязненно, а Ганя — смущенно. Внутренне чертыхаясь, лезу в карман. С тягой бы еще сюда прибежал, дебил…

Милиционер и вправду записывает мою фамилию… куда-то.

Через пятнадцать минут нас всех отпускают. Облезлый милицейский внедорожник фыркает и укатывается прочь.

— Отметим победу! — провозглашает Долгоруков и снова оборачивается в сторону двери с вывеской «Клешни и клюшки». Меня он игнорирует.

Но на двери уже висит табличка «ЗАКРЫТО», и мне кажется, что внутри заметно перепуганное девичье лицо — официантка небось.

— Для нас откроют, — не допускающим возражения тоном бросает Лев и дергает ручку двери.

Заперто.

Снова дергает. Вот теперь на роже у Льва возникает злость:

— Горюнович! Давай как-нибудь…

— Да в смысле⁈ — ржет телекинетик. — Я же не вижу, чего там в замке. Я только дверь вышибить могу… вон, урной…

Урна лежит на боку, мусор — по всей улице. Кажется, ею уже что-то вышибли. Или кого-то…

Они совсем ни хрена не боятся, что ли⁈ Я задаю этот вопрос Сицкому.

— Да ты понимаешь, Андрюх, — шепчет тот, — наряды-то у нас и правда ерундовые… хоть за что. В увольнение без проблем отпускают, не дрючат, если задержишься. Сам этого