Первенцы - Дарья Чернышова

картины сгорели, ребята, и началось все со Старой Ольхи. Потом пропадало по несколько в год, пока засухи не кончились. После госпожи Берты… Я заливал горе. Горя становилось больше и больше, и я продолжал его заливать. Вижу теперь плохо, руки трясутся. Нет больше того Драгаша, что писал самые лучшие портреты в стране. Остался Погорелец Гроцка.

Таракан на подоконнике сонно пошевелил усиками – а Гашек подумал сперва, что он мертвый. Итка выдохнула, зажмурилась и сделала большой глоток. Так начинался каждый запой Войцеха Ольшанского.

– Вы приезжали в… замок, – осторожно произнес Гашек, ухватившись за неожиданную мысль, – когда… мой отец был жив. Говорили с ним. Те, кто на нас напал, искали что-то из его вещей. Что вы о нем помните?

Драгаш так сосредоточенно уткнулся взглядом в след от кружки на грязном столе, будто видел там собственные воспоминания. Повеяло холодом и сыростью: дверь корчмы открыли нараспашку, пытаясь вытолкать пьяного батрака.

– Умный был человек, хотя его знаниям не хватало… порядка, – подумав, сказал художник. – Я не видел никаких особенных вещей, но кое-что для него нарисовал. Он даже довольно щедро заплатил, за простой-то набросок углем. Что-то вроде подвески, причем деревянной – он это подчеркнул.

– Что он сделал с рисунком? – насторожился Гашек.

– Сложил вдвое и сунул за пазуху, – пожал плечами Драгаш. – Кто знает, куда он потом его дел. Не уверен, что это было так уж важно, иначе он не стал бы просить меня. Я ведь не только вам об этом рассказывал.

Итка и Гашек переглянулись, а потом почти в один голос спросили:

– Кому еще?

– Паре юношей из академии, которые спорили со мной об особенностях воспроизведения фантазий заказчика на бумаге или холсте. Это был исключительно профессиональный…

– Как звали этих юношей? – перебила Итка.

Драгаш снова пожал плечами.

– Это было до твоего рождения, милая, а многие юноши имеют свойство не задерживаться в стенах академий.

Соседний стол, за которым они сидели до этого, заняли двое в плоских синих шапках с замысловатой вышивкой. Они казались богатыми людьми, и корчмарь засуетился, предугадывая их пожелания. Когда один спросил о чем-то другого, стало очевидно, что это торговцы из Хаггеды. Плавность их языка, напоминающего шелест осенних листьев, сбивала с толку, не давая понять, где заканчивается одно слово и начинается другое.

На мгновение Гашеку показалось, что он услышал в этом шелесте странно выбивающееся, знакомое берстонское имя. Голова зачесалась от мыслей и воспоминаний.

– А отец с кем-нибудь говорил потом, когда вы сделали рисунок? Например, с конюхом? – спросил Гашек, почти наверняка зная, каким будет ответ.

– Точно, с к-конюхом, – икнул Драгаш спустя некоторое время – видимо, копался в памяти. – Я решил прогуляться верхом, и он велел заодно позвать своего слугу. Потом почти сразу ко мне присоединился. Ездили вдоль реки. Красиво там было. А что?

Гашек взглянул на Итку: он узнал, что хотел, пора уходить – к вечеру в заведении становилось слишком людно.

– Если достанете мне уголек и бумагу, – тихонько добавил художник, – я нарисую ту вещь еще раз.

– Мы… – растерянно произнесла Итка: ее, как и Гашека, беспокоила хаггедская речь за соседним столом. – Нам…

– Но не здесь. – Драгаш предупреждающе потряс пальцем. – Раз вам кажется, что искали подвеску, а теперь могут искать вас… Я живу у одной вдовы тут неподалеку, на Кожевенной улице, маленький дом с разбитым окном. Калитка всегда приоткрыта, не перепутаете.

Вставая, он крикнул корчмарю, чтобы тот записал эль на его счет. Хозяин пробормотал что-то себе под нос и склонился за длинной стойкой.

Итка проводила Драгаша глазами и взяла Гашека за рукав.

– Это нам и нужно.

– Что нужно?

– Учетная книга. Нам нужен листок бумаги. На досках объявлений все вымокло.

Гашек нахмурился.

– Может, лучше попросим того старика с рынка? Он выглядел ученым человеком, наверняка умеет читать – вдруг и бумага найдется.

– Как ты собираешься его искать? По запаху?

– Ну… – замялся Гашек. – Я не знаю. У корчмаря же будут вопросы.

– А мы не станем просить разрешения.

Гашек многозначительно обвел глазами корчму, в которой почти не оставалось свободных мест. Итка подвинула к нему кружку, сунув под дно неожиданно появившуюся в ладони монету.

– Отвлеки их, а я раздобуду листок.

И кивнула в сторону стола, где тощий мужичок раскладывал карты для новой партии в «осла и батрака».

Гашек вздохнул. Что поделаешь? Выиграть будет сложно – говорят, все господские ублюдки везучие, но в карты Гашеку никогда не везло. Только переспорить Итку еще сложнее.

Он в пару глотков осушил кружку и поднялся со скамьи. Сделал совсем не испуганное лицо, постарался не думать об Итке, чтобы ее не выдать. Сразу же заприметив его, игрок пригласил присоединиться: видно, победа волновала его больше ценного выигрыша, потому как Гашек едва ли походил на того, кто в состоянии сделать хорошую ставку.

Мужичок широко улыбнулся, приветствуя нового соперника. Получилось не слишком дружелюбно, потому что у него недоставало нескольких передних зубов, а уцелевшие покрывал изжелта-серый налет.

– Здорово, парнишка! Не видел тебя тут раньше.

Гашек неуверенно кивнул и выложил на стол единственную монету. Игрок, тасуя остаток колоды, усмехнулся.

– Да ну их, эти блямбы. Давай лучше на мои сапоги, – предложил он, повернувшись боком и задрав ногу, чтобы продемонстрировать блестящие, высокие голенища. – И на твои перчатки.

Гашек согласился и тут же вспотел: обмен неравноценный, а значит, игрок мог оказаться шулером. Голова звенела от беспокойства об Итке. Оставалось надеяться, что именно сейчас сработает способность Гашека в момент напряженного размышления выглядеть круглым дураком.

Несмотря на опасения, карта шла превосходно: в конце второго хода Гашек оставался в выигрыше. Противник, чье дружелюбное настроение быстро улетучилось, не собирался сдаваться, хотя в глазах собравшихся зрителей у него уже удлинились уши. Корчма по большей части болела за Гашека – то ли из любви к азарту, то ли из жалости. Иные даже решили побиться об заклад. На третьем ходу победа Гашека стала очевидной, и его соперника торжественно провозгласили ослом.

Проигравшего это категорически не устроило. Гашек и думать забыл о том, что ему полагаются сапоги, – настолько устрашающе багровый оттенок приняли щеки человека напротив. Стоило огромных усилий не обернуться: лучше бы Итке уже добраться до учетной книги. Игрок медленно поднялся со скамьи, набрал в грудь воздуха и громогласно заявил:

– Шулер!

На счастье Гашека, «Полторы кобылы» не растерялись.

– Сам ты шулер, на той неделе меня на две монеты обсчитал, сволочь! – крикнул кто-то из ставивших на проигрыш сапожника.

Тот перевел полный злости взгляд на посетителя и покраснел еще сильнее.

– Да дерьма птичьего стоят твои