"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

гнили, что разъедает все вокруг трона. Я не хочу больше быть пешкой в игре Альберта. Не хочу цепляться за руины того, что когда-то было домом. Если есть шанс уйти… уйти далеко, где его ложь и его ненависть нас не достанут… Я его беру. Даже если этот шанс заключается в пути через Царство Мертвых.

Мое сердце сжалось. Ее слова были приговором империи, в которой она родилась и выросла. Но они же были и доверием. Хрупким, как паутина, но доверием ко мне. К моему безумному плану.

Дверь скрипнула. Вивиан стояла в проеме, бледная как смерть, но державшаяся прямо. Она опиралась на косяк, но взгляд ее, темный и глубокий, был устремлен на меня, а потом на Рудольфа, вышедшего следом, с лицом, похожим на высеченный из гранита.

— Решение принято, Рудольф, — сказала она тихо, но таким тоном, что спорить с ней не представлялось возможным. — Мы идем за Изабеллой. А потом… — она снова перевела взгляд на меня. — … Идем с Видаром. К нему домой.

Рудольф закрыл глаза на мгновение. Когда открыл, в них читалось лишь смиренное принятие и непоколебимая преданность. Он кивнул, коротко, резко.

— Как прикажете, миледи. За Изабеллой. Она в Редмонде. Три дня пути на север. Я спрятал ее у… у надежных людей.

Голос его дрогнул на слове «надежных». Предательство отравило все.

— Три дня, — пробормотал я, мысленно прикидывая силы. Три дня под боком у Альберта, чьи шпионы и патрули уже наверняка рыскают по округе. — Надо двигаться быстро. И… — я посмотрел на Рудольфа, потом на кучку его солдат, молча наблюдавших за нами из-за угла избы. — … Нам не нужен отряд. Втроем — вчетвером, если считать Изабеллу, — мы будем призраками. Большая группа — это уже мишень.

Взгляд Рудольфа последовал за моим. Боль, настоящая, физическая боль, исказила его обычно бесстрастные черты. Эти люди беспрекословно шли с ним в огонь. Спасли нас. А теперь…

— Я знаю, — прошептал он. И подошел к своим людям.

Они встали, вытянувшись, усталые, израненные, но глаза их горели верностью.

— Братья, — начал он, и голос его сорвался. Он сглотнул, заставил себя говорить ровно. — Дальше… вы не можете идти с нами. Путь наш лежит туда, куда живым не стоит совать нос. — легкая усмешка, горькая, мелькнула на его губах. — Ваша служба… она была выше чести и долга. Вы спасли жизнь своей госпоже. Низкий поклон вам.

Он действительно поклонился, глубоко, по-военному. Солдаты замерли, потрясенные.

Один из них, коренастый сержант с перевязанной головой, шагнул вперед.

— Господин Рудольф, мы…

— Нет, — перебил его дворецкий мягко, но твердо. Он вытащил из-за пазухи тяжелый, потрепанный кошель — вероятно, спасенные казенные деньги или его собственные сбережения. — Вот. Разделите. Поровну. И… исчезните. Смените имена. Уйдите в горы, к южным морям, куда угодно. Живите. Вы заслужили право на жизнь. — он вложил кошель в руку сержанта. Тот смотрел на него, глаза его были полны немого вопроса и боли. — Это приказ, Ганс. Последний.

Тишина повисла — густая, тягучая. Потом сержант, Ганс, резко кивнул, сжав кошель так, что костяшки пальцев побелели. Он повернулся к остальным. Ни слова. Просто жест — собираться. Они начали сворачивать жалкий лагерь, движения были медленные, словно скованные невидимыми цепями. Никто не смотрел на Рудольфа. Слишком больно.

Вивиан отвернулась, прикрыв глаза рукой. Ее плечи слегка вздрагивали. Рудольф стоял как истукан, глядя в стену, но я видел, как дрожит его сжатый кулак. Он только что отрубил часть себя. Верную часть.

— Три дня до Редмонда, — проговорил он наконец, не оборачиваясь. Голос был пустым, лишенным интонаций. — Берем лошадей. Двух. Моя госпожа… — он обернулся к ней. — Вы сможете ехать?

Она опустила руку, выпрямилась. На ее лице были следы слез, но глаза горели холодным огнем. — К Изабелле? Я доползу, если понадобится, Рудольф.

Я видел, как дворецкий смотрит на нее. Видит перед собой не измученную девушку, а ту самую госпожу, за которую он готов был умереть и ради которой только что пожертвовал своими людьми. И в его взгляде, сквозь боль и сомнения, вспыхнула старая, непоколебимая преданность.

— Одного коня, и возьми заводного. Мы с Вивиан поскачем на Пургене. Он намного выносливей ваших лошадей и маг сильный. А как доберемся, они нам уже не понадобятся.

— Хорошо, — сказал он просто. Потом его взгляд скользнул по мне.- Путник… Видар. Ты знаешь дорогу к этому… месту входа?

— Он мне не нужен. Портал я открою из любого места — главное, добраться до Изабеллы, а там мы уйдем тропой мертвых, и нас никто не найдет. Оттуда я призову Навку, и тогда мы будем в безопасности.

— Тогда… начинаем, — произнесла Вивиан. Она сделала шаг вперед, к двери, к серому, враждебному рассвету Нормандской Империи. Последний рассвет для нее в этом месте.- В Редмонд. К сестре. А потом… — она посмотрела на меня, и в ее взгляде читалось что-то новое — решимость беглеца, сжигающего за собой мосты. — … Домой, Видар. В твою Россию. Сквозь Навь.

Рудольф молча взял ее легкий плащ, накинул ей на плечи. Его движения были точными, привычными. Дворецкий исполнял волю госпожи. Даже если эта воля вела в Царство Мертвых. Он не смотрел больше на своих уходящих солдат. Его мир снова сузился до одной задачи — защитить Вивиан. И теперь еще — Изабеллу.

Я вышел следом за ними в хмурое утро. Воздух пах сыростью и гниющими листьями. Позади, в избе, оставались недоеденная похлебка и гулкая пустота после ушедших солдат. Впереди — три дня погони и надежды, затерянный городок на севере и девушка, которую надо спасти. А потом… Путь сквозь Тень. Домой. Через смерть….

Три дня. Три кошмарных дня, слившихся в один сплошной ад напряжения. Лес, казавшийся сначала укрытием, быстро превратился в сырой, душный лабиринт, где каждый шорох заставлял хвататься за оружие. Мы пробирались тайными тропами, о которых знал только Рудольф — звериными стежками, промоинами в скалах, гнилыми гатями через топи. Солнце едва пробивалось сквозь плотный полог листвы, оставляя нас в вечных сумерках.

Вивиан ехала верхом на Пургене. Мой боевой козел, обычно такой норовистый и вспыльчивый, шел под ней удивительно покорно, лишь изредка бросая на меня косой, укоряющий взгляд своих желтых глаз. Видимо, он чувствовал ее состояние — изможденную хрупкость, граничащую с прозрачностью.

Она почти не говорила, сжавшись