"Фантастика 2025-169". Компиляция. Книги 1-24 - Никита Киров

плахи, завывал между домами, похожими на каменные гробы. Он нес не просто холод — он нес песок, колючую изморось и… пыль. Серую, мелкую пыль, которая оседала на ресницах, набивалась в рот, скрипела на зубах. Пыль Пустоши, принесенная ветром с той стороны.

Жители Ведало оказались такими же мрачными, как и их город. Люди с лицами, задубевшими на ледяном ветру, с глазами, привыкшими вглядываться в туманную даль. Они шли быстро, не глядя по сторонам, кутаясь в грубые шкуры и потертые шинели. Ни смеха, ни громких разговоров. Только скрип сапог по камню, лязг оружия патрулей да вечный стон ветра в трубах.

Воздух здесь пах дымом, ледяной сыростью, квашеной капустой из скудных продовольственных запасов и все той же едва уловимой, но неистребимой металлической горечью — дыханием близкой Пустоши. Мое путешествие начнется именно отсюда — из этого мрачного и забытого богами места. Что ж, посмотрим, что оно принесет…

Глава 18

Нас встретил комендант — полковник с лицом, похожим на потрескавшийся гранит, и пустым взглядом человека, слишком долго смотревшего в бездну. Его рапорт был лаконичен до бесчувствия:

— Ваше Темнейшество. Приветствую вас. Заставы доложили. Пустошь… беспокойна. Туман гуще обычного. Слышали вой. Не волчий. — он бросил взгляд на север, за стены, где лес резко обрывался, уступая место серой, мертвой пелене, висевшей на горизонте даже сквозь дождь. — Карельская Глотка. В трех верстах. Последний пост — в полукилометре от края. Ваши люди, — он кивнул на гвардейцев рода, — могут разместиться в казарме у западных ворот. Для вас подготовлена комната в гостинице. Простите, мест очень мало — беженцев из окрестных сел стало много. Временно мы свернули все походы в Пустошь — сильно неспокойно там.

Комната в гостинице оказалась каменным мешком с узкой бойницей вместо окна, железной кроватью и столом. Холод стоял пробирающий до костей, несмотря на камин, в котором ворчливо тлели два полена.

Я сбросил промокший плащ. За окном выл все тот же ветер, неся на своих крыльях песок мертвых земель и обещание ужаса. Завтра. Завтра я должен буду подойти к краю. Оставить гвардейцев ждать меня и шагнуть в ту серую пелену одному. Слушать. Понимать. Или сгинуть.

Страх снова поднял свою уродливую голову, холодный и рациональный. Что ты ищешь там, безумец? Смерть? Безумие? Голоса из небытия?

Но под этим страхом, глубже, упрямо тлела искра. Тот самый зов, тот шепот хаоса, что манил меня сюда. Он был здесь, за стенами Ведало. Он был сильнее ветра. И я должен был его услышать. Ради людей. Ради Империи. Ради ответа, который, возможно, стоил жизни. Вот уж не думал, что запишусь в спасители мира. Интересная роль, и может, мне даже памятник поставят. Главное, чтобы не посмертно.

Завывание ветра слилось с далеким, леденящим душу воем, донесшимся со стороны Пустоши. Охрана на посту замерла, руки сжимали рукояти мечей. В городе кто-то торопливо захлопнул ставни. Ведало затаил дыхание, ожидая рассвета и моего шага в бездну. Завтра. Три дня начинались завтра.

Комната в гостинице Ведало была ледяной гробницей. Камень стен, казалось, впитывал не только тепло, но и саму надежду. Я сидел на краю железной койки, скрипящей при малейшем движении, и слушал. Завывание ветра в бойнице превратилось в навязчивый, злобный вой. Он сливался с далекими, нечеловеческими криками, доносившимися со стороны Пустоши — то ли иллюзия, порожденная напряжением, то ли истинный голос того ада, куда я собирался ступить завтра.

Сомнения, как стая черных ворон, клевали мозг. Зачем? Этот вопрос бился в висках даже громче воя ветра. Ради науки? Ради Империи? Ради будущего? Все это вдруг показалось абстрактным, хрупким, как ледяной узор на стекле. Конкретным был лишь страх. Глубинный, животный страх перед тем серым небытием за стенами, перед тем, что ждет за гранью последнего поста. Я видел лица своих гвардейцев — каменные маски профессионалов, но в глубине их глаз читалось то же: безумие. Они ждали моего приказа, чтобы остаться здесь, на краю, пока я уйду в гибель.

Отступить? Эта мысль мелькнула, жгучая и сладкая, как глоток водки. Повернуть коня, умчать прочь от этого ледяного ада, обратно к теплу, к свету, к девчонкам…

Но нет. Отступать было не в моих правилах. Слово, данное Императору. Долг. И та странная, мучительная тяга, тот зов, который я чувствовал в себе, и который, несмотря на весь ужас, манил сильнее любых доводов рассудка. Неизвестность. Она и пугала до тошноты, и притягивала магнитом.

Я погасил тусклую лампу. Темнота навалилась мгновенно, густая, почти осязаемая. Вой ветра стал единственной реальностью. Я лег, укрывшись тяжелым, пропахшим дымом и пылью одеялом. Холод пробирал до костей. Сомнения не утихли, они лишь сменились иной формой пытки.

Сон нашел меня быстро, но это был не отдых. Это было падение в бездну.

Кошмары обрушились на меня лавиной, бессвязные, чудовищные, сливаясь в сплошной, кровавый калейдоскоп ужаса. Я видел отца — не гордого аристократа, а сломленного старика, с выколотыми глазами, бредущего по пепелищу нашего родового поместья, и его губы беззвучно кричали мое имя.

Кристина… Ее прекрасное лицо исказилось гримасой нечеловеческой боли, кожа почернела и треснула, как пересохшая земля, а из ран сочилась не кровь, а серая пыль Пустоши.

Император Борис падал с трона, раздавленный каменной глыбой с высеченным на ней знаком Хаоса. Вокруг — демоны из теней и льда, их когти рвали плоть людей, а их смех звучал как скрежет камней. Духи умерших, с пустыми глазницами и ртами, полными серой мути, тянули ко мне костлявые руки, шепча проклятия на забытом языке.

Насилие, жестокость, распад — все смешалось в вихре безумия. Я бежал по бесконечному коридору из кричащих лиц и льющейся крови, но выход всегда исчезал, поглощенный серой пеленой. Я чувствовал на себе взгляд. Огромный, древний, лишенный всего человеческого. Взгляд самой Пустоши. Он не просто наблюдал — он входил в меня, заполняя холодом пустоты, выжигая разум. Это было сопротивление. Не физическое, а ментальное. Атака на самое уязвимое — на страх, на любовь, на память. Не иди. Уйди. Сгинь.

Я метался на узкой койке, как раненый зверь в ловушке. Стоны вырывались из горла, но их заглушал вой в моей голове — вой Пустоши и мой собственный, немой от ужаса. Казалось, тени в комнате ожили, сгустились, тянутся ко мне ледяными пальцами. Голоса духов из сна смешались с реальным воем за окном, слившись в один леденящий душу хор отчаяния и злобы.

«А-а-а-ах!»

Я вырвался