Вадим Панов - Крест толкователей

Ракитин отодвинул стул и сел рядом с Каратаевым. Таким образом, Юлия Николаевна оказалась в поле его зрения.

Она протянула руку через стол и сказала, не спуская глаз с Ракитина:

— Да полно вам, Александр Иваныч… До докторской далеко — пока еще я кандидат. — Ракитин пожал ее руку. — Я — нейропсихолог. Меня зовут Юлия. Неужели это вы?… Не ожидала, честное слово.

Наступила очередь Каратаева — он повернулся к Ракитину и привстал со своего стула. Протянул руку.

— Тоже не ожидал… Меня можно просто Антон. Если будем работать вместе, то звания ни к чему. Но сразу о самом главном. Нам хотелось бы поговорить с вами откровенно. Ведь вы были не только свидетелем, но и участником, ведь так? Вы ответите нам на несколько вопросов?

— Глеб, — Ракитин пожал протянутую ему руку. — Вы сказали, несколько вопросов? По поводу чего?

— Товарищи прибыли специально по делу о перестрелке на посту ГИБДД, — вставил Скоробогатов. — Ты тоже был там. Вот они и хотят кое-что выяснить лично у тебя.

— По-моему, все и так яснее ясного, — ответил Ракитин. — Один преступник погиб в перестрелке. Второй задержан.

Каратаев пристально посмотрел на Ракитина.

— Нас интересуют совсем не они.

Он машинально достал из кармана свой покрытый тончайшей гравировкой серебряный футляр с сигарой и гильотину. Ракитин бросил на них недоуменный быстрый взгляд. Каратаев перехватил его и вдруг сообразил, что предметы эти в захолустном райцентре были бы не слишком уместны. Вздохнув, он убрал футляр и гильотину обратно в карман.

— А кто же тогда вас интересует? — спросил Ракитин.

— Лейтенант Лунин, — ответил Каратаев, смотря капитану в глаза.

Все это время Юлия Николаевна не спускала с Ракитина глаз — она внимательно наблюдала за его лицом. Перекрестный осмотр приезжих капитана совсем не смутил. Ракитин поднес к своему лицу большой палец. Внимание его привлек небольшой заусенец у ногтя. Капитан поскреб его указательным пальцем, затем, вздохнув, сказал:

— Да, жалко парня… Нелепо как-то. Впрочем, именно так все оно и бывает.

— Вы видели его раны собственными глазами? — цепко спросил он. — Вы уверены, что лейтенант был мертв?

— Он умер у меня на руках. — ответил он. — В буквальном смысле. Когда я подбежал к нему, то встретился с ним взглядом, и он был еще жив. А через секунду — уже нет. Знаете, я только что с его похорон. Лунина кремировали полтора часа назад. Но у меня тоже есть к вам вопрос, Антон. Отчего именно лейтенант Лунин вызывает у вас такой интерес?

Каратаев усмехнулся, однако усмешка вышла холодной и напряженной.

— А вот этого я, к сожалению, вам сказать не могу. Не имею права.

Ракитин поднялся со стула.

— К сожалению, и я вам больше помочь ничем не смогу. Я рассказал все, что знал. — Он посмотрел на Скоробогатова, — Разрешите идти, товарищ полковник?

Вместо ответа полковник вопросительно глянул на Каратаева. Тот едва заметно кивнул головой.

— Разрешаю, — вздохнул Скоробогатов. — Ну что ж, Ракитин, иди.

Капитан развернулся и четким шагом, ни на кого больше так и не взглянув, вышел из кабинета.

Глава 9

В центральном сквере города, расположенном на пересечении Карла Маркса и Богоявленской, и разбитом еще до войны, в честь победы на Халкин-Голе, работали несколько мальчишек, которым было по десять-двенадцать лет. Одни из них счищали стальными щетками грязь с чугунной ограды, другие следовали за ними с кисточками в руках — красили чугунные кружева черным битумным лаком. Мальчишки были детдомовскими, и делали они свою работу под присмотром педагога-воспитателя Степановой. Она была костлява и прокурена насквозь, как старая пепельница, носила широкие мужские брюки, водолазку и полосатый пиджак. Волосы ее, вместе с коричневой кожей, были так сильно стянуты пучком на затылке, что морщин на землистом щучьем лице практически не оставалось. В одной руке Степановой была дымящаяся папироса, в другой — покрытая черной краской кисть. Она водила ею по ажурным завиткам ограды, подавая своим питомцам трудовой пример.

— Вы должны заботиться о городе, в котором живете. — говорила она хорошо поставленным, педагогическим голосом. — О своем доме, о родной улице. А главное — прилагать усилия, чтобы поддерживать их в чистоте и порядке. Ведь только общественно полезный труд может сделать каждого из вас человеком.

Двое мальчиков неподалеку от нее красили ограду плечом к плечу. Делали это они из рук вон плохо, — краска срывалась и падала на землю, смешиваясь вместе с пылью в черно-бурую грязь. Флейцы брызгали веером, покрывая маляров черными пятнышками. Обоим мальчикам было лет по десять. Один был стрижен наголо, и на голову его было налеплено несколько татушек из жевательных резинок. Звали его Жигунов.

Второй был Кешей, он был рыж и вихраст. Лица обоих детей покрывали черные веснушки. Лицо Кеши, помимо этого, еще и рыжие, но их было значительно меньше.

— Человеком, блин… Вот, курва… — говорил себе под нос Жигунов. — А сейчас мы для нее не люди. Падла она, вот кто. Курить хочется, аж слюни текут.

— А мне — жрать… — тоскливо добавил Кеша. — Тоже слюни текут…

В этот момент рядом со входом в сквер остановилась красная спортивная машина. За рулем ее сидела незнакомка. Голова ее была туго повязана платком, а глаза скрывались за темными очками. Эта маскировка не скрывала ни молодости женщины, ни ее отчаянной красоты.

Жигунов и Кеша оказались к машине ближе всех. На перемазанных краской мальчишек она не обратила никакого внимания. Девушка сидела внутри, барабаня по рулю пальцами с длинными накрашенными ногтями.

Жигунов толкнул Кешу локтем в бок. Мальчишки переглянулись.

— Видал?.. — спросил Жигунов.

Кеша усмехнулся.

— Видал… — ответил он ему в тон.

Незнакомка опустила водительское стекло и задумчиво посмотрела через улицу. На другой ее стороне, прямо напротив сквера, в кирпичной стене стояли крашенные металлические ворота с калиткой. Рядом с воротами к кирпичам была прикручена табличка:

«Управление народного образования. Детский специнтернат № 1».

Незнакомка раскрыла тонкую пачку и достала из нее сигарету. Щелкнула зажигалкой и наклонилась над ней, чтобы прикурить. Когда она подняла от пламени глаза, то увидела в проеме окна Кешу. Мальчик положил руку на дверь и печально вздохнул.

— Тетенька… — сказал он.

Незнакомка посмотрела на него безо всякого интереса.

— Чего тебе, малыш?

— Сукой не будь. На пару затяжек оставишь?

Незнакомка затянулась.

— Пошел вон, — ответила она, выпуская дым. — Не оставлю.

Кеша совету не внял. Мальчик отчего-то медлил, и руки своей с двери не снимал. Он смотрел куда-то за спину незнакомке, и в глазах его читалось плохо скрываемое веселье.

— Не слышишь? — повторила она. — Пошел вон отсюда, я тебе говорю.

Девушка нажала кнопку, и стекло начало подниматься из двери. Кеша усмехнулся и убрал руку.

В этот момент до незнакомки дошло, что что-то происходит у нее за спиной. Она резко обернулась. В следующий момент за стеклом пассажирской двери поднялась лысая голова Жигунова. На его лбу, расставив ноги, куда-то летел в прыжке наклеенный человек-паук. Мальчишка оскалился. Во рту его хищно сверкнули два верхних клыка, передних же зубов не было вовсе. Жигунов скорчил незнакомке рожу, подмигнул и дико захохотал. Затем развернулся и быстрыми скачками побежал куда-то по улице.

Незнакомка распахнула дверь, едва не отбросив ею Кешу. Цокая каблуками, она обошла машину спереди и остановилась перед пассажирской дверью.

На тротуарном бордюре стояла банка с черной краской, из которой торчала ручка кисти. По пассажирской двери шла жирная кривая надпись с подтеками:

«СУКА»

От неожиданности тлеющая сигарета вывалилась из пальцев девушки. Однако, долететь до земли она так и не успела — Кеша тут же подхватил ее и засунул фильтром себе в рот.

— Я же говорил, — сказал он, делая затяжку и выпуская дым, — сукой у нас быть не надо. Здесь тебе не Сочи…

Незнакомка не смогла ответить на это ни слова. Она стояла перед машиной, и губы ее тряслись.

Из сквера вдруг выскочила воспитатель Степанова. Она окинула фотографическим взглядом испорченную машину, Кешу с сигаретой и улепетывающего во весь дух Жигунова. Как человек опытный, она мгновенно оценила ситуацию и пришла к выводу, что мальчишку ей уже не догнать. Скорее для порядка, чем ради практической пользы, она крикнула ему вслед:

— Жигунов! Стой, мерзавец!.. Стой!..

Тот, как и следовало ожидать, не остановился.

Тогда Степанова ринулась к машине, на ходу вытаскивая из кармана брюк несвежий носовой платок. Нагнувшись над дверью, она попыталась стереть надпись, однако ни к чему хорошему эта попытка не привела — буквы потеряли контуры, но остались на своих местах, а площадь загрязнения увеличилась вдвое.