Меченный смертью. Том 4 - Валерий Юрич

из окопов не вылезал: все лицо в грязных разводах, волосы всклокоченные, руки и одежда заляпаны кровью и землей.

Стоило только нам с Виктором Петровичем выбраться из пикапа, как ко мне из толпы, громко всхлипывая, бросилась Ольга. Она повисла у меня на шее и, как заведенная зашептала мне на ухо: «Живой… живой… Никуда больше не отпущу… никогда… не отпущу.» Она крепко сжимала меня в объятиях и ее всю трясло от еле сдерживаемых рыданий.

— Посмотри, сколько их там. Они же все мертвые… И Михаил Андреевич… — надрывно всхлипывала она.

Я осторожно гладил ее по ее вздрагивающей спине, плечам, голове. Я не знал, как на такое реагировать. Прошлая жизнь шпиона и киллера меня к такому не готовила. Что-то внутри меня — возможно, кусочек оставшейся во мне личности юного князя Рокотова — подсказывало, как мне следует действовать. Но я не мог переступить через самого себя, через свою огрубевшую натуру и просто продолжал неуклюже гладить и тихонько похлопывать по спине безутешную Ольгу.

А потом я взглянул на собравшуюся перед моргом толпу. И понял, что Ольга, скорее всего, только что спасла меня от первых, самых эмоциональных, выкриков в мой адрес, которые были готовы сорваться с уст безутешных, жен, матерей или детей. Родственники и друзья погибших украдкой поглядывали в мою сторону и видели, что мы с Ярцевым тоже были в гуще боя, на волосок от гибели. Особенно Виктор Петрович, рана которого вновь начала кровоточить.

— Все хорошо, я живой, успокойся. Мне нужно поговорить с ними, — тихо прошептал я Ольге на ухо и легонько, но настойчиво, отстранил ее от себя.

Я приблизился к собравшимся родственникам погибших. И тут все-таки кто-то из них не выдержал. Чей-то надрывный женский голос выкрикнул из середины толпы:

— Будь проклят тот день, когда мой муж решил на вас работать!

В направленных на меня взглядах начало мелькать осуждение. Следом раздалось еще несколько похожих выкриков и приглушенных причитаний. Я напряженно смотрел на собравшихся передо мной людей. Никакие слова не могли исцелить их боль. Говорить было бесполезно. Сейчас самым лучшим было дать им выговориться, выплеснуть накопившиеся эмоции. А когда первый порыв пройдет и чувства хоть немного улягутся, тогда настанет время слов.

Но тут из толпы вышел тот, кого я совсем не ожидал здесь увидеть. И после этого все пошло не по плану.

Глава 7

С перебинтованной головой и заплывшим, посиневшим, неузнаваемым лицом ко мне подошел Ленька Гаврилов и, встав рядом со мной, развернулся к собравшейся толпе.

— Я вот что хочу вам сказать, — нерешительно начал он охрипшим голосом. — Может я еще совсем молодой и плохо знаю жизнь, но я бился сегодня плечом к плечу с вашими мужьями, отцами, братьями. И каждый из них сражался не за зарплату и не ради собственной славы. — Голос Леонида все больше крепчал. — Они бились за вас! За свои семьи! Безжалостный враг, которому чуждо сострадание и милосердие, напал на нас и хотел уничтожить! Он хотел лишить жизни не только бойцов, но и всех вас: сжечь ваши дома и убить всех, кто вам дорог. Там были такие силы, такие монстры, которые спокойно могли дойти до стены, сминая все на своем пути. Вы же слышали, что произошло в Николаево? — И Гаврилов обвел всех своим единственным, горящим от нахлынувших чувств глазом. — И если бы не Александр Николаевич, который каким-то чудом уничтожил шестерых мощнейших монстров, то никто из нас с вами не стоял бы здесь. Все эти земли до самой стены стали бы выжженной пустыней!

Леонид замолчал и, сделав пару шагов к толпе, вывел из нее пожилую женщину и молоденькую девушку лет шестнадцати.

— Это моя мама и моя сестра. Я сегодня сражался за них! И я знал, я точно знал, что даже если я погибну, то они никогда не будут бедствовать и всегда будут под защитой Александра Николаевича. Он ни одну семью наших павших братьев еще не бросил. — Ленька на секунду замолчал и обнял сестру и мать. — Я знал, за кого я сражаюсь. И я готов был за них умереть. И я бы не хотел, чтобы его сиятельство винили в моей гибели. Ни один из моих павших товарищей этого не хотел! Я это точно знаю! Потому что, пока мы сидели в окопах и дотах, хоть как-то защищенные, он бился впереди нас. Без прикрытия. Он встал стеною между нами и теми страшными чудовищами. И он их победил! Всех до единого!

Леонид окончил свою речь и отошел в сторону. Все взоры тут же обратились ко мне. В них уже не было осуждения, только неприкрытое и неизгладимое горе. И я просто вошел в эту скорбную толпу и стал подходить к каждому по отдельности. Жал руки, что-то говорил, утешал, выслушивал, скорбел вместе со всеми. Я так до конца и не осознавал в этот момент, были ли мои чувства искренними или я просто играл свою роль. Но я все-таки очень надеялся, что не лицемерил перед этими убитыми горем людьми. И, видя их реакцию, все больше и больше в этом убеждался. Я становился другим. Вот только пока не мог понять, хорошо это или плохо.

* * *

Когда я вернулся с Ольгой в особняк, то чувствовал себя, словно выжатый лимон.

Прежде чем уйти от казармы, я еле уговорил Ярцева отправиться к доку или хотя бы заглянуть в полевой имперский госпиталь. Согласился он только после того, как я сказал, что Леониду Гаврилову надо бы тоже там отметиться, а доехать сам он не сможет. Помимо всего прочего, мне пришлось еще пообещать, что сегодня из особняка я уже ни ногой. Лишь после этого я увидел, что Виктор Петрович более-менее успокоился и направился с Гавриловым к нашему пикапу.

В холле особняка нас встречали Тимофей Федорович и невозмутимый, одетый с иголочки Леопольд. Он почтительно поклонился и выжидательно посмотрел на меня. Но мне сейчас было не до него.

— Тимофей Федорович, велите подавать на стол. Я настолько голоден, что готов быка съесть. Сейчас только приведу себя в порядок.

Я понимал, что Ольга в данный находится в таком взвинченном состоянии, что лучше ей пока одной надолго не оставаться. Поэтому я повернулся к ней и спросил:

— Ольга Дмитриевна, не желаете со мной отужинать?

Она вскинула на меня удивленные глаза и тихонько кивнула.