Евгений Связов - Отчет 0 «Под летящий камень…»

— Знаешь что. — задумчиво начала Нат глядя на голову своего коня. — Ты совершенно прав. Такому моральному уроду, как ты, совершенно нечего делать в общественных местах. И вообще, тебя близко нельзя подпускать к нормальным людям, чтобы не заражались. Я пока тебя не встретила, считала, что безумие не заразно. Так вот. За один этот день я стала чем-то очень похожим на тебя — злой, пошлой, мерзкой. И меня это бесит!!! Слышишь, ты!! я не хочу быть похожей на тебя! Но ты заразил меня своим уродством!

— Слышу я тебя. — устало согласился я, уворачиваясь от ее злобного взгляда. — А толку-то.

Ее злость, ее горячее нежелание быть рядом надавили на меня гигантским прессом. Было очень мерзко. Потому что я знал, что она совершенно права. Я запихал в дальний угол крыши толпу подпрыгивающих от нетерпения комментариев к общественным местам и заразен, и мрачно замолчал, уставившись на заходящее солнышко.

Нат подождала пару минут, не скажу ли я еще чего-нибудь, сплюнула под копыта Сумраку и умчалась вперед.

— Харш, знаешь, — начала Мара тоном психотерапевта.

— Нет. И не очень хочу. Давай просто помолчим немного, ладно?

— Ладно. — сердито согласилась она. — Только если ты не против, я помолчу в обществе Нат.

Мара умчалась вслед за Нат, скрывшейся за верхушкой соседнего бархана.

— Вот и хорошо. — устало шепнул я ей в спину. — Помучаемся.

Собственная жизнь казалась очень бесполезной. Никому не нужной. Не было злодеев, на которых меня можно было спустить. И злоба, плавиковой кислотой заполнявшая меня по маковку, сочлась через край, капая на окружающих. На своих. На тех, кто не заслужил жгучих болезненных капелек.

Не судьба. — горела гигантская неоновая вывеска, украшавшая большую бетонную стену с колючей проволокой, разграничивающей радиоактивное изрытое воронками поле Войны, где Все можно и зеленые сады Нормальной Жизни. Сидя в воронке под стеной, из-за которой меня в очередной раз недвусмысленно выкинули, я угрюмо смотрел на вывеску и пытался понять, зачем в очередной раз прорывался туда, оставляя куски шкуры на колючей проволоке скрученной из запретов быть нормальным, и бьющейся болью, накопленной в конденсаторах памяти. Помечтать о жизни — это приятно. А жить, постоянно таская опутывающую колючую проволоку, тянущую туда, на войну — нет уж. Больно. Что толку жениться, строить себе дом, сажать деревья, растить детей, если все это не в удовольствие, а как особое задание обеспечить себе прикрытие, данное когда то давно кем-то давно мертвым? Да и вообще, что толку существовать, если в твоей жизни не происходит того, что хочешь? Не потому, что сам не можешь делать желаемое, а потому, что окружающим не нужны неприятности и хаос? И приходиться лежать, как ядерная ракета в хранилище. Страшная мерзкая смерть, которая никому, в общем-то не нужна, и которую никто не удосужился приспособить подо что-то полезное. Разве что пугать друг друга, как обезьяны пугают криком.

— Ага. У нас новая бомба. А у нас агент Достал.

Я устало вздохнул, и ощутил, что изо рта у меня воняет табаком и давно нечищеными зубами, тело тоже воняет, и лицо у меня тоже вонючее. И что презрительный взгляд, которым меня полила сероглазка, можно назвать ласковым по сравнению с тем, которого я на самом деле заслуживаю.

Я глубоко затянулся, вместе с дымом заталкивая обратно готовые хлынуть слезы жалости к себе, и закрыл глаза. Ощущение, что я маленький-маленький, ни на что не способный, никому не нужный, рухнуло как новенькая сверкающая наковальня на гнилой арбуз.

Хрясь!

Потом мне стало безразлично, какой я есть, и есть ли я вообще, и нужно ли кому-то, что я есть.

Потом я открыл глаза посмотреть, почему Сумрак остановился, и понял, что наверное, факт моего существования кого-то все таки устраивает.

Песок в межбарханье был истоптан множеством копыт. Среди следов копыт быстро подсыхали три лужи. Две с характерным запахом и одна кровавая с отрубленной кистью посередине.

Следы пары десятков коней уходили на запад.

Сумрак посмотрел на следы и вопросительно уставился на меня.

— Ну раз ты так хочешь… — устало протянул я. Где-то глубоко вяло барахталось маленькое серенькое пушистенькое удивление, что мне совершенно не хочется выполнять то, для чего, собственно говоря, я есть. Страшно. Я снова стал толстым неуклюжим угрюмым четырнадцатилетним мальчиком, который любил помечтать, потому что боялся действовать. Боялся что-нибудь сломать и получить очередную боль.

Сумрак неторопливой рысью пошел по следам.

Чьим? Солнечников, наверное.

Память мгновенно смонтировала небольшой видеоролик о сжигании Нат и Мары сфокусированными солнечными лучами. Я вяло посмотрел его, а потом теплой волной злобного веселья нахлынуло осознание, что я — один. И что я могу делать все, что хочу, и никто, кроме меня самого и смерти, за это не накажет.

Последние лучи заходящего солнца испуганно спрятались от моего демонического хохота. Сумрак опасливо прижал уши и прибавил скорости. Я кинул трубку в сумку на поясе и радостно прохрипел:

— Ну, ребята, вы нарвались!

«О боже! Как я боюсь высоты!!! Нет! Нет! Не делайте со мной ЭТО!!!!! А-а-а-а-а-а!» Баллистическая ракета

Догнать я их не успел.

Тусклого света звезд хватило, чтобы высветить, как гигантские, в треть стены, ворота захлопнулись за процессией серых призраков, которые казались маленькими-маленькими на фоне большой каменной коробки, злобно пялящейся в темноту маленькими огоньками окон.

Спешить стало некуда, и я, притормозив Сумрака, начал набивать трубочку, раздумывая, как бы попасть внутрь.

Никак!!!! — истошно завизжал кто-то внутри.

Никаких шансов попасть внутрь этой мрачной каменной глыбы. Паника вспыхнула как разлитый бензин.

Как? Как?!!! Как попасть внутрь? И стоит ли вообще попадать туда, где зарежет первый же из хозяев? Так лениво, с улыбочкой, очень больно проткнет насквозь и скормит собакам, которые будут жадно рвать еще живое мясо.

Я очень четко увидел опускающуюся на лицо большую зубастую пасть, рычащую от голода. И зарычал в ответ. Собственный рык оттеснил панику. Паника, неохотно отжимаясь в натянувшиеся мышцы, прихватила с собой разные неуверенные мысли, обнажив четкие механизмы уничтожения.

— Так вот как чувствует себя живой боевой механизм. — поделился я озарением с Сумраком. — Самому скучно, телу страшно и мыслей нет. Ну почти.

Потом я понял, что мысли мешают и прогнал их истерическим хохотом. Паника звенела в мышцах, выкручивая их в предсмертной судороге, очень настойчиво предлагая хорошо подрыгаться напоследок, захватив прогуляться наружу из тел как можно больше людей.

Арбалет. Перезарядить.

Руки, заскрипев пластинами доспехов, рванули арбалет и чехол со стрелами, выкинули из арбалета две простых и вставили обойму с серебристыми стаканчиками наконечников и закинула арбалет за спину, потому что пришло время помочь окаменевшим ногам спустить тело на каменную плиту перед воротами.

Звяк.

Ботинки громко звякнули по камню. Очень громко в слабом гуле, долетавшем из окон. Руки занялись переходом из конного на пеший режим — развешиванием запасов стрел на спине, фляжки в карман, медикаментов… которые мне не потребуются, потому что меня убьют сразу.

Паника изогнула спину, задрав голову к звездам. Я зарычал, отвоевывая право управлять телом, выдернул из чехла ярко сверкающее Крыло и шагнул к воротам. Мышцы, которым наконец-то дали работу, с наслаждением обрушили топор на стальную створку ворот.

Шварк! Я удовлетворенно посмотрел на глубокий багровеющий рубец, возникший в стальном монолите ворот, радостно рыкнул и, подхватил топор поудобнее и спустил панику с цепи.

Шварк! Шварк! Шварк! Шварк!

— Кто смеет нарушать покой почитателей великого и единого Солнца? — упал сверху густой бас. Ноги отнесли тело на пять шагов от ворот. Руки, выронив Крыло, нацелили арбалет на маленькое окошечко, распахнувшееся над воротами.

— Смерть ваша. — представился я и выстрелил. Не целясь, просто зная, что попаду.

Послушав приглушенный стенами Бум! и посмотрев на пламя, показавшее в окошечко длинный язык, я закинул арбалет за спину и подобрал топор.

Шварк! Шварк! Шварк!

Из окошечка выскользнули испуганные и яростные вопли.

Шварк! Шварк! Дырка. Толщина ворот — ладонь.

Я шумно вдохнул вкусного ионизированного с запахом железа воздуха и замахнулся.

Над головой раздался шорох. Камень под ногами вздрогнул. С грохотом. В спину пару раз что-то стукнуло. Посмотрев наверх, я увидел выползающий из-за кромки крыши край второго камня.

Уронить топор — выстрелить.

Почти вывалившийся камень скрылся в огненной вспышке, разросшейся вниз и по плоской крыше. Сверху вместе с дождиком осколков прилетели предсмертные крики, сменившиеся одиноким стоном.