Железный Ворон - Ярослав Мечников

то, что я называл «личным пространством». Это было оно! Только здесь это «пространство» было не просто психологическим, а вполне реальным, физическим.

Нужно начать плести нить вокруг этого ощущения, — мелькнула чёткая инструкция в голове. — Создать каркас, но так, чтобы этой своей «иглой» себя случайно не проткнуть.

Я вызвал в уме уже ставшую привычной голубую нить и начал первый, самый осторожный «наматывающий» виток вокруг своего воображаемого запястья. Я двигался медленно, постоянно «ощупывая» вниманием эту невидимую границу, стараясь держать нить на одинаковом расстоянии.

Отлично, — подумал я, когда первый виток лёг ровно. — Кажется, что-то получается.

Воодушевлённый успехом, я ускорил движение. Второй виток, третий… Я уже увереннее вёл нить вокруг ладони, потом вокруг пальцев. Концентрация была предельной. Первый слой, основа «Зеркала», начал обретать форму. Я так увлёкся процессом, что на мгновение потерял бдительность. Всего на долю секунды.

На одном из витков вокруг большого пальца моя мысленная «игла» дрогнула и соскользнула внутрь.

Я не успел ничего понять.

Острая, пронзающая боль, похожая на укол раскалённой иглой, ударила в сустав большого пальца. Но боль была не в кости, не в мясе. Она была глубже. Неправильная, чужеродная.

— АЙ!

Я вскрикнул, резко открывая глаза. Моё мысленное плетение тут же распалось на части. Я схватился правой рукой за левую. Палец дёргало, по нему словно пробегали судорожные электрические разряды. На физической коже не было ни следа, но фантомная боль была абсолютно реальной и мучительной.

Лекарь Матвеев даже не дёрнулся. Он смотрел на меня всё так же спокойно, как будто только этого и ждал.

— Вот, — произнёс он ровным голосом. — Теперь вы понимаете, почему это плетение опасно. Вы коснулись своего эфирного тела плетением. К счастью, это был всего лишь один укол и нить была слабой. Считайте это полезным уроком. Боль — лучший учитель.

Он подождал, пока первая, самая острая волна боли пройдёт.

— Отдышитесь, княжич. И попробуйте ещё раз. На этот раз ещё медленнее. Не думайте о скорости. Думайте только о контроле.

Я сидел, растирая ноющий палец, и тяжело дышал. Теперь я знал цену ошибки. И теперь задача стала не просто учебной, а совершенно реальной.

Так, понял. Тише едешь — дальше будешь, — эта старая, из прошлой жизни, поговорка сейчас была как никогда к месту.

— Хорошо, — выдохнул я, обращаясь скорее к себе, чем к лекарю.

Я снова закрыл глаза, но на этот раз во мне не было ни азарта, ни спешки. Только холодная, предельная концентрация.

Нужно просто привыкнуть, — сказал я себе. — Сродниться с этим ощущением границы, как с новым инструментом. А потом всё пойдёт как по маслу.

Я снова вытянул руку и нашёл своё «личное пространство». Я не спешил плести. Я просто несколько секунд «держал» его своим вниманием, привыкая, запоминая. А затем, очень медленно, начал вести нить.

Первый виток вокруг запястья. Я делал его мучительно долго, постоянно проверяя зазор, ощущая каждый миллиметр. Второй виток. Третий. Я полностью погрузился в процесс. Внешний мир перестал существовать. Была только моя воля, тонкая голубая нить и эта невидимая, но теперь такая реальная граница моего эфирного тела.

Это было похоже на самую тонкую работу, которую мне когда-либо приходилось делать. Сложнее, чем вырезать крошечную корону для шахматного короля или паять тончайший контакт на плате.

Виток за витком. Медленно, но верно, моя рука в воображении покрывалась серебристой плёнкой первого слоя. Запястье, ладонь, каждый палец по отдельности. Я двигался так осторожно, что почти не дышал.

И в какой-то момент я поймал ритм. Движение стало более уверенным, почти автоматическим. Я настолько увлёкся, что сам не заметил, как закончил последний виток вокруг кончика мизинца.

Я замер, мысленно осматривая свою работу. Идеальная, гладкая «перчатка» из голубоватого света окутывала мою руку, в точности повторяя её контуры, но не касаясь их. Ни одного прокола. Ни одного зазора.

Я с огромным облегчением выдохнул и открыл глаза.

— А неплохо получилось, по-моему! — сказал я с нескрываемой гордостью, глядя на свою вполне обычную физическую руку. Но я-то знал, что на самом деле она сейчас защищена.

Лекарь Матвеев медленно кивнул. В его светлых глазах впервые за всё время появилось нечто похожее на… уважение.

— Да, княжич, — произнёс он. — Неплохо. Основа стабильна. Зазор выдержан. Вы справились.

Это была высшая похвала.

— А теперь, не теряя концентрации, приступайте ко второму слою, — его голос вернул меня к реальности. — Армируйте. «Нашивайте» пластины. Так же медленно и осторожно.

Я снова закрыл глаза, удерживая в уме уже созданную «перчатку». Теперь поверх неё нужно было выложить слой «Чешуи». Задача была ясна.

Армируйте! Классное слово! У меня будет собственная броня! — мысль была пьянящей. Я уже чувствовал себя не жертвой обстоятельств, а творцом. Не Петей Сальниковым, попавшим в беду, а княжичем Воронцовым, создающим магию.

— Так, ладно, поехали, — пробормотал я себе под нос и снова погрузился в работу.

На этот раз всё было гораздо легче. Основа, первый слой «Зеркала», служила идеальным лекалом. Я отчётливо «видел» её гладкую поверхность, и мне не нужно было больше бояться проткнуть себя. Задача свелась к уже знакомому и даже полюбившемуся мне «шитью».

Мои мысленные руки заработали с поразительной скоростью и точностью. Короткий стежок — и на серебристой основе расцветал золотистый шестиугольник. Ещё стежок — и рядом ложился второй, плотно, без зазора. Пальцы в моём воображении порхали. Это было невероятно. У меня получалось! Я закончил на удивление быстро, словно и правда всю жизнь только этим и занимался. Рука в моём сознании теперь была закована в идеальную, переливающуюся золотом и серебром перчатку.

Я распахнул глаза, и они горели неподдельным восторгом. Я посмотрел на лекаря, и меня просто распирало от гордости.

— Ну вот! Я… кажется, вспоминаю, как это делается, лекарь! — выпалил я, не в силах сдержать эмоции. Это было потрясающее чувство.

А потом, осмелев от успеха и забыв про былую робость, я ухмыльнулся и добавил с чисто мальчишеским задором, пытаясь изобразить аристократическую браваду:

— Ну, что скажете? Пятёрку мне влепите? По-моему, заслужил!

Лекарь Матвеев смотрел на меня несколько долгих секунд. Его лицо оставалось серьёзным, но в глубине глаз плясали смешинки.

— «Пятёрку» вам поставит или не поставит совет Академии послезавтра, — ответил он ровным тоном, но я чувствовал, что он с трудом сдерживает улыбку. — А я скажу вот что: ваша работа… удовлетворительна.

— Удовлетворительна⁈ — возмутился