Неприкасаемые. Легион. Хранители - Арнур Бокейханович Мамытбеков

тело Закарии и тихо плача, прильнула к его израненному телу своим, не менее израненным. А потом, растерявшись, и не зная, что ей делать, подняла его с усилием на руки и пошла, пошатываясь туда, где ей могли бы помочь. Глория с Соледад. Глория с Соледад… Она произносила эти имена как молитву, как свою последнюю надежду. Она спустилась с Закарией по камням, и шла плача, как маленькая девочка, которая нашла своего любимого, огромного мишку с оторванной лапой. Но силы оставили ее, и сыграли свою роль полученные ранения, и она опустилась с Закарией на снег – перед ней простиралось пространство, заваленное камнями и телами. Тот самый коридор, ведущий на Северную Базу, который запечатали Такахаси и Закария. Ей просто не хватит сил, поняла она. Она легла возле человека и смотрела своими покрасневшими, пустыми глазами в небо.

“Неужели это конец”, – думала она. “Неужели я не смогу спасти одного человека. Всего одного… О небо, ты жестоко. Помоги мне хоть раз. Ведь я никогда тебя ни о чем не просила… Всего один раз. Спаси этого человека… Ему нельзя умирать. И не потому, что его душа еще не готова и сразу отправится в рай. А потому, что я люблю его…”, – думала она и слезы текли у нее из глаз. В этот момент, она услышала звуки, вернее музыку. Это был гимн Легиона. И он раздавался с территории их Северной Базы. Она приподнялась и увидела, что к ней кто-то приближается. Она плохо видела из-за слез, и ей пришлось вытереть глаза и напрячь зрение, чтобы рассмотреть приближающихся. Так ее и застали, защищающей своим телом смертельно раненного легионера Гранж, Гуннар и О’Брайен. Да, это были они, и они сразу бросились к ней, и она только беспомощно показывала рукой на Закарию, а на нее смотрели глаза ее родственников и единственного легионера, который тоже опустился перед ней на колени и сквозь слезы говорил, что Власта погибла. Защищая подступы к этой проклятой Северной Базе. К этой проклятой черной башне.

Ангелла опять закричала, испытывая дикую боль и вселенское отчаяние, но вдруг смолкла и поняла, что ей надо собраться. Иначе все просто окончательно развалится и выйдет из под контроля. Она поднялась на ноги и указала Гуннару то направление, в котором находился шатер Кадавра.

– Асраил там… Скорее туда… Гуннар, помоги ему!!!

И ее воинственный родственник, еще более походящий на викинга, мрачно кивнул ей головой и быстро побежал туда, понимая, что сегодня было уже слишком много смертей. И еще одну смерть их Семья не перенесет.

– Такахаси там, на скале, он не должен там остаться, забери его тело… – она кивнула Патрику, и он подбегал к этой вершине, и взбирался стремительно наверх.

– А я вот…. – зареванная Ангелла беспомощно кивнула головой на тело Закарии и Гранж, к ее удивлению быстро опустилась на колени и стала массировать тело легионера. Передавая ему часть своей энергии, и снимая с него куртку и жилет, чтобы они не мешали ей.

– Чего ты смотришь, обнимай его! – кричала она на Ангеллу, и они вдвоем начали реанимационные процедуры.

– И чего ты ждешь, целуй его, дура! – опять Гранж кричала на свою сестру, и та прильнула к нему губами. Словно она была врачом, который таким образом, наплевав на традиционный и откровенно неподходящий в этой ситуации дефибриллятор, вновь пыталась запустить сердце своего самого важного пациента.

Патрик уже нашел тело Такахаси на скале, и закричав, рубил воздух ударами рук, и зажимал зубами свой кулак. До крови. Он склонился над Такахаси и увидел, что тот еще жив. Он бухнулся перед ним на колени, и взял его за руку. И Китано, смотрел на него неожиданно тепло. Понимая, что он уходит в более спокойный и светлый мир, и оставляет в более яростном и жестоком мире этого парня. Который за один бой стал настоящим воином и легионером.

– О’Брайен, ты меня спросил, почему я еще в Легионе… Не знаю… Наверное, потому, что ждал того, кто придет мне на смену. Такого чудака, как ты… Но не дай бог ты меня разочаруешь. Я, вместе с Толстым Джоном буду являться к тебе каждую ночь в твоих снах, и…

– Не трать свои силы! Замолчи! – кричал О’Брайен, но Такахаси уже умер, и смотрел, улыбаясь в небо, куда так недавно и очень зло поднимала свои очи Ангелла. Это были еще глаза живого человека, который видел этого покрытого с ног до головы кровью парня, который сидя перед ним на снегу, напоминая нескладный цветок, распустившийся на снегу. Есть еще надежда, говорила душа Такахаси, отлетая от его тела, есть…

А Закария, понимая, что его возвращают в этот мир, сопротивлялся и предпочитал идти по привычному пути грешника. Ангелла, уловив его сопротивление, кричала на него и била по его груди своими кулаками, погружаясь в его мысли и воспоминания, которые проносились перед его глазами.

– Нет! Не сейчас! Ты еще не готов! – она ясно видела образы двух стариков, которые были для Закарии самыми дорогими его сердцу людьми и находила, лихорадочно соображая, почти бессознательно слова, которые трогали душу этого человека.

– Вспомни, сколько человек пришло на их похороны!!! Как провожали их в последний путь?!! Что говорили люди… Так искренне и правдиво. Они горевали. Они понимали, что теряют что-то хорошее в своей жизни…И ты должен уйти так, ты понимаешь меня! Как человек, вернувший надежду людям… И ты станешь таким, я клянусь тебе! – Ангелла уже откровенно ревела, а Гранж не переставала массировать Закарию, понимая, что этим она спасает не только этого легионера, но и свою сестру.

– Не уходи! Ты что, хочешь, чтобы я тоже умерла! – она отвалилась от него и упала на снег, а Гранж уже кричала ей прямо в ухо.

– Глаза открыл! Он открыл глаза! Обнимай его еще!

И действительно, Закария не среагировал бы и пропустил мимо своего затухающего сознания слова о том, что он не готов. Но когда Ангелла достучалась до него, он мгновенно осознал, что если бы он и хотел уйти из этого мира, то только так, как это сделали Атабек и Джордж. К которым, оказать последние почести пришли так много людей, что даже он, стоявший у их могил, был удивлен и поражен. Сколько много людей может изменить одна человеческая жизнь. И опечалить одна смерть. Он видел их лица. Искренние. Грустные. И он, вспомнил ярко смерть своего деда, когда он еще был мальчишкой. Тот уехал из дома, как он сказал, на один