Игорь Градов - «Хороший немец – мертвый немец». Чужая война

Ознакомительный фрагмент

Опытных солдат в вермахте называли «старые зайцы». Но не потому, что те были трусливы – нет, в этом прозвище не было ни малейшего намека на оскорбление. Наоборот, была дань уважения их умению выживать и сражаться в любой ситуации. Эти солдаты хорошо знали все трюки и хитрости противника, могли обороняться и наступать в любых условиях. Разумная осторожность и осмотрительность ценились на фронте гораздо выше, чем безумная храбрость и слепая отвага. Хороший солдат – живой солдат, мертвые драться не в состоянии…

Трусов, конечно, не любили, при первой возможности от них избавлялись – сплавляли куда-нибудь подальше в тыл, чтобы своим страхом и истерией они не заражали остальных, а вот твердость и стойкость, присущие старым, опытным солдатам, ценились очень высоко.

«Старые зайцы» часто ругали фюрера – но, разумеется, вполголоса и только среди своих. В основном они были недовольны тем, что Гитлер не угадал со сроками Восточной кампании. Думали, что все закончится быстро, за несколько месяцев, а застряли в России до самых холодов. И пришлось им на своей шкуре испытать все прелести суровой зимы.

Грозный «генерал Мороз» для многих стал опаснее, чем танки и пушки. Но долг был превыше всего, и они продолжали сражаться, служить своему фюреру и Германии. «Deutschland, Deutschland über alles, über alles in der Welt…» Германия превыше всего…

Старшие офицеры вермахта, как заметил Макс, чаще всего происходили из семей потомственных военных, нередко с приставкой «фон» перед фамилией. Белая кость, элита, соль земли прусской. Прекрасно образованные и великолепно обученные, они являлись основой германской армии, ее опорой и стержнем. С подчиненными держались просто, по-товарищески, с младшими по званию – по-дружески, но, разумеется, никакого панибратства не допускали.

Младшие командиры происходили из семей попроще, как говорится, родом из народа. Тот же Генрих Ремер, например. Отец – обычный плотник, мать – дочь пастора, домохозяйка, сам поступил в пехотное училище не по призванию или семейной традиции, а по обстоятельствам. А солдаты были вообще из самых обычных семей – и крестьян, и тех же рабочих…

А вот кого в армии действительно не любили, так это эсэсовцев. Если какой-нибудь «черный чин» случайно появлялся в курилке (дивизия СС «Дас Райх» тоже принимала участие в боях на Ржевском выступе), разговоры разом смолкали и офицеры старались незаметно исчезнуть.

– Не люблю я этих парней, – морщился при их виде Генрих, – высокомерные, наглые. Нет, конечно, отличные вояки, храбрые, умелые, прекрасно вооруженные, но… Одно дело – драться с противником, и совсем другое – воевать против мирных жителей. А тем более проводить среди них карательные операции…

Макс кивнул – кто бы спорил. Им еще в школе рассказывали про зверства фашистов на оккупированных территориях. Палачи, изверги… Однако свои чувства Макс старался держать при себе – чтобы не ляпнуть чего лишнего, не выдать себя. По большей части он вообще молчал и только слушал.

Он очень сошелся с Генрихом, стал проводить с ним почти все свободное время. Тот рассказывал о своей семье, жизни в Германии, об учебе в школе. Макс мотал на ус – могло пригодиться. Тем более что все это было для него внове…

Разговоры с Генрихом очень скрашивали серые больничные будни и помогали убивать время. Ведь лежать в госпитале – такая скукотища! Действительно, сам запросишься на фронт…

На третий день пребывания Макс решил побриться – щетина стала уже неприличной. Он провел ревизию личных вещей и нашел бритвенный прибор – картонный пенал с острым лезвием, алюминиевый стаканчик для пены и кисточку-помазок.

И слегка впал в ступор. В той, другой, жизни он пользовался только электробритвой, с самой ранней юности, когда над верхней губою впервые появился пушок. А тут… Конечно, он теоретически знал, как этим пользоваться и даже видел в реале. Но одно дело – наблюдать со стороны, и совсем другое – попробовать самому. Услужливая память тут же показала картинку – вот бреется дядя Миша… Тот признавал лишь опасное лезвие – острейший немецкий «золинген».

Немецкая бритва досталось дяде от отца, Максима Петровича, деда Макса. Тот привез ее с войны в качестве трофея. Вместе с дорогим аккордеоном, красными бархатными занавесками и иголками для швейной машинки «Зингер» – большим тогда дефицитом. Занавески тут же пошли на парадное платье для бабушки, иголки обменяли на Тишинке на хлеб и маргарин, а аккордеон стал любимым развлечением самого Максима Петровича.

Он играл на нем на всех праздниках, свадьбах и семейных торжествах, никому не отказывал, всегда с удовольствием исполнял любимые народные песни и мелодии. Но после его смерти, в смутные постперестроечные годы, аккордеон пришлось продать – жить стало не на что. Тем более что никто из детей и внуков играть на нем так и не научился…

А немецкая бритва сохранилась. Дед попользовался ею несколько лет, а затем подарил своему старшему сыну, Мишке. Тому как раз пришло время бриться. Дядя Миша до конца жизни предпочитал немецкую опаску всем электробритвам, презрительно называя последние «жужжалками».

– Машинкой разве хорошо побреешься? – иронически спрашивал он, проводя острейший золингеновской сталью по намыленной щеке. – Ерунда это, баловство. Чтобы лицо было по-настоящему чистым, нужно настоящее лезвие, опасное. И лучше всего – немецкое, оно острее. Хотя и наши вроде бы тоже ничего…

Макс мысленно видел: вот дядя Миша разводит толстым, щетинистым помазком пену в металлическом стаканчике, вот обильно наносит ее на лицо, берет в правую руку опаску и начинает медленно, осторожно водить ее по щекам и по шее, одновременно натягивая кожу на лице пальцами левой руки. Эта процедура занимала у него не менее пятнадцати минут, и дядька ее строго соблюдал. И никогда не выходил к завтраку плохо выбритым.

После окончания процедуры слегка смачивал кожу одеколоном, как правило, дорогим «Шипром». Макс до сих пор помнил его чуть резковатый, но приятный запах.

Мама смеялась над дядей: «Ты просто жених, любишь пофорсить». На что тот строго ей отвечал: «Настоящий советский офицер должен выглядеть молодцевато и хорошо пахнуть. Чтобы женщинам нравиться. И утреннее бритье для этого – самое оно. Во-первых, чистоту и опрятность лицу придает, во-вторых, бодрит, а в-третьих, приятный запах остается. Да и твердость руки развивает, точность движений…»

Дядя Миша был настоящим советским офицером. Рано пошел служить, в семнадцать лет поступив в военное училище. Выучился на лейтенанта-связиста, долго мотался по дальним гарнизонам. Семьей так и не обзавелся – не каждая женщина согласится жить в деревянном бараке на самом краю земли. Но он по этому поводу не печалился и говорил, что у него и так есть семья – любимый младший брат с женой и племянником, Максимкой.