Царства смерти - Кристофер Руоккио

подниматься трое сьельсинов или двое энар в ряд. По обе стороны я увидел ряды высоких стел, но, в отличие от сна, торжественные сцены с энарскими завоеваниями и аккуратные когтистые руны этой древней расы теперь были стерты, а на их месте вырезаны круглые сьельсинские символы. Между стелами на цепях были подвешены громадные черные медальоны с серебряными ударитани.

– А где барельефы? – машинально спросил я, оглядываясь вокруг этого зловещего места.

– Что? – Сириани резко остановился и посмотрел на меня.

Место, некогда принадлежавшее энарам, теперь было во власти сьельсинов. Иконоборчество не коснулось высоких колонн в пустыне и большей части города, но в самом святом месте некий древний и набожный сьельсинский князь – быть может, сам Элу или Арашаика, которого упоминал Сириани, – уничтожил все изображения и слова, оставленные более древней расой. Сам воздух здесь был пропитан древностью, наследием бесчисленных эпох. Я чувствовал себя одним из французов, впервые взглянувшим на занесенные песком колонны Карнака, неописуемо древние реликвии, от одного вида которых человек приходил в трепет.

Великие, но ужасные.

– Дораяика, что все это значит? – нарушил тишину храма грубый голос.

Я отвлекся от созерцания колонн и, оглянувшись, увидел сьельсинов, которые спускались по узкой лестнице. Как я сразу догадался, все они были аэтами, князьями. Одетые в черные или белые доспехи, они все же отличались друг от друга. Рогатые гребни были обмотаны или украшены серебром, цепочки с лазуритами, сапфирами и маленькими подвесками в виде рун свисали на лоб. У некоторых ониксы и лазуриты были в бровях и под глазами, из-за чего лица напоминали самоцветные панцири. Почти все носили плащи лазурного, синего или черного цвета. На одном даже была бледная накидка из сьельсинской кожи, весьма похожая на ту, что я видел на Элу во сне.

Говоривший сьельсин шел во главе процессии, и на нем была похожая накидка, вот только у рук, придерживавших тусклую серебряную брошь у горла, было не шесть пальцев, а пять. Его доспех был грязно-белым, бесцветным, как небо Эуэ, и украшен кусочками похожего на нефрит энарского камня. Отрубленные руки скелетов, скрепленные между собой, обрамляли лоб и скулы. Украшения на руках сьельсина я принял за бронзовые кольца, но быстро понял, что это потускневшие от времени человеческие челюсти. На каждом бицепсе их было по полдюжины, и издалека они напоминали сегментированные пластины легионерского доспеха.

Сириани даже не повернулся к пришедшему и продолжал с прищуром глядеть на меня, сбитый с толку моей репликой.

– Ты с ума сошел? – грозно произнес незнакомец. – Что эта мерзость делает в святилище?

Пророк вскинул руку, запрещая вождю в костяных доспехах приближаться ко мне.

– Lannu! – прошипел он. – Иамндаина, этот yukajji – аэта. Он убил Отиоло и Улурани.

Иамндаина замедлило шаг. Несмотря на силу и высокое положение, оно, очевидно, без иллюзий расценивало свои шансы в поединке с самопровозглашенным Князем князей, чья армия следила за порядком на всеобщем вече и чьи генералы-химеры дожидались в считаных футах за порогом храма. По древним законам в храм Элу допускались только аэты, но я чувствовал, что закон не остановил бы никого, если бы на Пророка напали.

Иамндаина остановилось недалеко от меня и прищурило чернильные глаза. Другие вожди тоже замерли. Я узнал среди них черно-синий доспех Угина Аттаваисы и князя Гуриму Пеледану.

– Этот убил Улурани? – спросило Иамндаина, разглядывая меня, как хозяин собаки – какашки питомца. – Этот?

– Улурани было великим воином, – произнес другой сьельсин, мрачный, в зеленом плаще. – Одним из лучших в старых кланах. А Отиоло… Отиоло было dunyasu, отступником, но сражалось как зверь. – Этот сьельсин тоже оценивающе присмотрелся ко мне. – Дораяика, если сказанное тобой правда, ты привел к нам susulataya.

– Убить этого yukajji! – воскликнуло Иамндаина, оскалившись и потянувшись рукой к сабле.

Сириани зашипел в ответ и встал между мной и ксенобитом.

– Это один из нас, Аваррана! – Пророк не стал хвататься за меч, которого у него, кажется, и не было. – Убери оружие! Аэтам запрещено убивать друг друга в этом месте. Такова была воля Элу!

Челюсть Аварраны Иамндаины дрогнула, зубы выползли из-под тонких губ, круглые глаза сузились.

– Спокойно, сородич, – сказало Угин Аттаваиса, кладя руку на плечо Иамндаины. – Тебе известны законы. Нарушитель никогда не узнает истины.

– Это непозволительно. – Бледное лицо князя Иамндаины помрачнело. – Это… животное нужно убить. Оно оскверняет сам воздух, которым дышит!

Аттаваиса причудливо повернуло голову по часовой стрелке, что означало согласие или подтверждение. Сьельсинский кивок.

– Это случится, сородич. Обязательно. Но в свое время! Дораяика созвал аэтаванни, и если его слова правдивы, если этот dunyasu ujin yukajji на самом деле аэта, то убить его сейчас – dunyasu. – Оно положило когтистую руку на руку Иамндаине, лишая того возможности выхватить саблю. – Это запрещено указом самого Элу.

– Yaiya toh, – согласно добавило Пеледану.

Аттаваиса перевело взгляд с Иамндаины на Дораяику, ожидая одобрения Князя князей. Дораяика жестом приказал кобальтовому князю отпустить костяного, и Аттаваиса послушалось.

Заметив эти переглядки, Иамндаина ухмыльнулось, по-змеиному высунув челюсть из-под губы.

– Ti-nartu gin ba-Elu ne? – ехидно спросило оно, клацнув зубами. – Указом Элу? Или Дораяики? – Оно наставило коготь на Сириани. – Ты не он. И не пророк. Может, у тебя и твоих рабов, – слово «рабы», kajadimn, Иамндаина адресовало Аттаваисе и Пеледану, – и достаточно войск, чтобы заставить всех собраться, но никакая армия не сделает тебя новым Элу. Ни за что!

Сириани Дораяика выслушал эту тираду с достоинством и терпением, присущим нашему императору. Кипящий под ледяным с виду спокойствием гнев выдали только раздутые ноздри.

– Думаешь, я правлю только мечом?

– А разве не мечом ты созвал кровные кланы на это вече?! – парировало Иамндаина.

– Вот как? – Сириани наклонил голову, обращаясь не к Иамндаине, а к остальным. – Пеледану, это мой меч заставил тебя прибыть сюда?

– Ты прекрасно знаешь, что нет, аэта ба-аэтани, – сказал князь Гурима Пеледану и обнажил горло.

– Это была кровь, господин! – воскликнуло Угин Аттаваиса.

– Кровь! – согласилось Пеледану и еще двое. – Izhkurrah! Izhkurrah!

Точнее, мне показалось, что они говорят «кровь». По-сьельсински – «икурран». Но что такое «ижкурра»? Похоже на древнесьельсинский язык, который я слышал из уст Элу и Аварры во сне, более неразборчивый и атональный. Я не смог понять смысла этого старого слова. Может, они намекали, что Дораяика каким-то образом потомок Элу? В его титулах не упоминались уатания – родовые ветви. Могли другие князья подчиняться ему из почтения к происхождению? Был ли Сириани прямым потомком Элу? Или тут было что-то еще?

– Знаки можно подделать! – воскликнул какой-то князь из задних рядов.

– Подделка знаков – святотатство! – поддержало его Иамндаина.