Война двух королев. Третий Рим - Дмитрий Чайка

Вот ведь сука! — восхитился я мысленно. — Перевела стрелки на покойного дядю Святослава. И заодно хочет меня с его вдовой стравить. Хитро…

— Понятно, — горестно вздохнул я. — Не помогли вы мне, превосходная. Печально… А догадки мне и впрямь ни к чему. Толку от них немного. Отведайте заливное из осетра, прекрасная патрикия. Оно просто бесподобно. И расскажите мне здешние сплетни, умоляю. Я был так далеко от столичной жизни…

Я не мог отпустить ее быстро, видел ведь, какие мучения доставляет ей мое общество. Ну а что? Должен же я хоть как-то отомстить человеку, который желает мне смерти. Я бы своими руками ей шею свернул, но не ко времени… Увы. Яромир категорически запретил. Где-то в его запутанных раскладах ей отводится немалая роль. Ну да ладно, пусть живет пока… Потом на рудники пристрою, придет ее время. Нет!!! Я отомщу ей еще более изощренно. Я выдам ее замуж… За кого бы? Да хоть бы и за того капитана с границы. Вот она у него погуляет… Как там его? Варнацкий? Асфея Варнацкая, это звучит!

Я ворочался в постели и так и этак. Сон не хотел идти ко мне никак. Какая-то мысль крутилась в моей звенящей от событий голове. Я услышал сегодня что-то очень важное. А вот что я слышал? Нет, не помню! И лишь когда мои глаза смежила невероятная усталость этого дня, я почти что поймал ту самую мысль. Почему почти? Потому что тут же уснул как убитый. А мысль солнечным зайчиком улетела куда-то вдаль, дразня меня яркими вспышками лукавого веселья… Я потерял ее снова.

Глава 20

В то же самое время. Префектура Чехия. Недалеко от баварской границы.

Одно-единственное имение, хоть и огромное — вот все, что осталось от былого величия рода Любимовых. Именно здесь когда-то начинал свой путь его основатель, десятник Любим. И именно этим имением поверстали сыновей рода за службу в клибанариях. А вот сейчас, после позорной отставки, черная туча повисла над семьей. Скоро приедут дьяки из Приказа Большого Дворца и погонят их отсюда взашей. Любимовы, конечно, с голоду не помрут, у них хватает имений в Анатолии и на Сицилии. И золота в банках Константинополя и Александрии тоже хватает, но сам факт… Их род, знатнейший в Северной империи, растоптан. А ведь еще совсем недавно о таком и помыслить было нельзя. Налоговые индикты, когда нобили получали заново свою же землю, давно стали сущей формальностью. Да и не служили некоторые роды вовсе, проводя жизнь в неге и удовольствиях. Но вот теперь все поменялось. Над головами чиновного люда словно просвистел меч палача и срезал прядь волос с макушки. И тут у всех словно глаза открылись. Одуревшие от ужаса дьяки вытащили откуда-то старые законы, еще времен императора Само, и грозили ими настоящим хозяевам империи. Все концы шли к великому логофету, который вдруг стал очень смел, чего раньше за ним не наблюдалось.

Старый дом, выстроенный в стиле римской виллы, служил роду уже больше ста лет. Тут когда-то стоял деревянный терем за тыном, но потом прапрадед покойного боярина терем тот сломал и выстроил особняк из камня, с теплыми полами, перистилем и с бассейном, в котором в июне разводилась целая бездна комаров. Внутри царила привычная роду роскошь, и даже недавняя опала не повлияла на обстановку никак. Слишком мало времени прошло.

— На волчонка своего надеется, пень трухлявый, — Тит Любимов, старший в роду, хмуро поднял кубок, и младшие братья стукнулись золотыми боками. — И как ты, Марк, не прибил его, когда в Сотне служил?

— Да в него словно дьявол вселился, — так же хмуро ответил младший из братьев. — Я же помню его. Ничтожество трусливое.

— Может, и ничтожество, да только от имени своего не отказался, — парировал Лука, который был средним. — И насчет трусости ты лишнее говоришь. Чего нет, брат, того нет. Притворялся он, значит, а ты и не понял того. Надо было забить его насмерть, и делу конец. За него ведь даже виру платить некому… было…

— Да кто ж знал, — засопел Марк. — Даже мысли не было, что так повернется все. Батюшка богу душу отдал, а теперь его же дьяки, что ему сапоги целовали, нас со своей земли погонят! Оставят только дом да сад при нем! А конопляные поля? А жито? А покосы? А пасеки? А людишки оброчные? В голове не укладывается.

— Да… — тоскливо промычал средний брат, — придавить бы его тогда, горя бы не знали! Сатана! Истинный Сатана! Прости меня, господи!

— Хорош скулить! — резко оборвал их старший брат. — Я вас не за этим позвал. Гонец прискакал от Войковых. Все, кого из легионов поперли, готовы на ублюдка пойти. И товарищи их тоже, кто служит пока. Многим новые порядки не по душе. А кое-кому заплатят по-царски, и они тоже пойдут.

— И сколько нас будет? — сверкнул глазами Лука, могучий, почти квадратный малый, который был знаменит тем, что мог в полном доспехе перепрыгнуть через забор. Ума бы только ему побольше… Но чего нет, того нет.

— Четыре тысячи тяжелой конницы, — усмехнулся Тит. — Это со всех легионов. А у ублюдка три тысячи обров с луками и две тысячи пехоты. Он там с ними какие-то танцы непонятные разучивает. Думает, что он новый Самослав равноапостольный.

— Да мы же его в порошок сотрем! — поднял на брата недоумевающий взгляд Лука. — Четыре тысячи клибанариев и кирасир…

— Сотрем, брат! — с наслаждением допил кубок Тит и вытер по-военному бритый подбородок. — А потом конями разорвем звереныша. Я молиться буду, чтобы тот день поскорее настал. Эй, Марк, ты с нами?

— Само собой, — кивнул младший Любимов. — Я сам ему руки и ноги к конским хвостам привяжу. Я ему все припомню.

* * *

Полтора месяца спустя. Июнь 896 года. Окрестности Измаила.

Заряжание в двенадцать приемов показалось мне излишне громоздким, а потому перешли сразу на ускоренный вариант. Я скакал по полю, где слышалось то и дело:

— Заряжай!

— Открой полку!

— Вынь патрон!

— Скуси!

Такая методика подразумевает, что забить пыж и затолкать пулю солдат в состоянии и без лишнего напоминания. Бумага в империи есть, а потому сделать из нее мешочек с