Камень Книга тринадцатая - Станислав Николаевич Минин

ничего не получалось: икона, являющаяся фактически террафимом (заряженным предметом), за десятилетия впитала в себя огромное количество энергетики и эмоций молившихся на образ Николая Чудотворца паломников, и сейчас вся эта накопленная мощь ударила по моему сознанию. Кое-как справившись с дурнотой, я попытался уловить в быстро сменяющих друг друга энергетических потоках образ Шуры Петрова, и вскоре мне это удалось, но лишь на мгновение: художник пропал, а на его месте появился фантом облаченного в церковное одеяние худощавого старца с белой бородой, светящимися глазами и нимбом над головой. И этот старец плавным движением осенял меня крестным знамением.

Сознание поплыло от доселе не испытываемых по силе эмоций: счастья и умиротворения, — ноги подогнулись, и последним, что я увидел, прежде чем потерять сознание, были «небеса» — красивейший свод собора Николая Чудотворца…

— Алексей!.. Алексей, как ты себя чувствуешь?..

Я рывком уселся на твердом полу и открыл глаза. Первым, кого я увидел, был дед Михаил, смотревший на меня с тревогой. Рядом с ним стояли мои старшие родичи.

— Нормально, — помотал я головой.

— Точно? — Тревога из взгляда и голоса князя не пропала.

— Точнее не бывает, деда.

Откуда-то сбоку появился Святослав.

— Алексей, — заботливым тоном обратился он ко мне, — кто ж так со святынями общается? Еще и без подготовки? Святого Николая Чудотворца видел?

Я на автомате кивнул и тут же добавил:

— Скорее всего, это был он. Но я не уверен.

— Святой это был, можешь не сомневаться, — произнес веско патриарх и многозначительно оглядел присутствующих. — Святой Николай Чудотворец не каждому является, ой не каждому! — Он протянул мне руку. — Поднимайся уже, хватит родичей пугать.

Я встал, огладил пиджак и прислушался к своим внутренним ощущениям: голова не болела, сознание не путалось, а в теле, несмотря на недавнюю потерю сознания, присутствовала даже некоторая легкость. Единственное, хотелось пить, но попросить воды я не успел — Святослав задал следующий вопрос:

— Послушай, Алексей, как думаешь, твой друг Саша Петров имеет отношение к Чуду или это… просто стечение обстоятельств?

Твою же бога душу мать! И как мне отвечать на этот вопрос, чтобы Шурку не подставить? Ведь в том, что художник имеет самое прямое отношение к Чуду, я нисколько не сомневался. Только вот общение с иконой заставило мою чуйку пересмотреть то, как друг это делает, и признать, что мы с Соней тогда глубоко заблуждались. Ладно, выхода другого все равно нет — придется друга сдавать с потрохами, но я при этом ему такую кучу мягонькой соломки подстелю, что Шуру лишний раз тронуть никто не посмеет!

— Имеет Саша отношение к Чуду, ваше святейшество, — кивнул я. — Самое непосредственное.

Святослав выдохнул, выдохнули и все, стоящие рядом с нами.

— Пояснишь? — В голосе патриарха сквозило неприкрытое напряжение.

— Охотно, — опять кивнул я и решил говорить только правду, и ничего, кроме правды. — Как думаете, почему у Шуры получаются такие замечательные портреты, на которых персонажи предстают как живые? Потому что наш художник натуральным образом вкладывает свою душу в создаваемые образы. Иными словами, Шура не только рисует или пишет человека, но и работает на более тонком уровне, наполняя персонажа своей энергетикой, которая, судя по всему, потом каким-то непостижимым образом трансформируется в собственную энергетику героя портрета. Поэтому персонажи на портретах Шуры выходят как живые, и мы все это видим и чувствуем. — Я поморщился. — Да, согласен, объяснение так себе, но какое есть…

Святослав, нервно оглаживая свою роскошную бороду, хотел задать следующий вопрос, но его опередила моя царственная бабуля:

— Лешенька, а для… персонажей портретов это не опасно?

— Нисколько, бабушка, — с подчеркнуто равнодушным видом отмахнулся я. — Говорю же, Шура вкладывает в создаваемый образ свою энергию, а уже потом она трансформируется в энергию персонажа.

Вредная старушенция задумчиво покивала, но по ее лицу было заметно, что сомнения у нее остались. Патриарх же, с раздражением глянув в сторону императрицы, поспешил вернуть разговор в нужное ему русло:

— Алексей, так что там насчет иконы?

— Да все то же самое, что и с картинами, ваше святейшество. Не сомневаюсь, что Александр, работая над реставрацией иконы, отнесся к заданию, как всегда, крайне ответственно, постарался проникнуться образом Николая Чудотворца как можно сильнее и не заметил, как образ святого… проник в него самого. Вот и…

У меня перед глазами опять встал образ старца, я не удержался и перекрестился. Моему примеру последовали и все присутствующие, в том числе и патриарх, который с нескрываемым волнением стал меня подгонять:

— Алексей, ну, не томи!

— Я не томлю, ваше святейшество! — буркнул я. — Просто это все так неожиданно…

— Извини, Алексей! Продолжай, пожалуйста!

— Так вот, в результате такого… взаимопроникновения образ святого Николая Чудотворца усилился, качество его энергетического воздействия многократно возросло. Не последнюю роль в произошедшем Чуде сыграла и намоленность самой иконы, являющейся фактически террафимом, или заряженным предметом: она за прошедшие с момента создания десятилетия напитала в себя огромное количество энергетики и эмоций молившихся паломников. Александру же каким-то образом удалось… высвободить и эту всю энергетику с эмоциями.

Я замолчал и испытующе посмотрел на патриарха, который меня не подвел, задав именно тот вопрос, которого я ожидал:

— Скажи-ка мне, Лешенька, а Александр может еще раз вот таким вот… взаимопроникновением явить такое же Чудо, но с той иконой, на которую мы ему укажем?

Я не удержался от улыбки.

— Ваше святейшество, вы же должны прекрасно понимать, что, если чудеса поставить на поток, чудесами они быть перестанут.

— Сын мой, — на лице Святослава легко читалась досада, — никто не собирается ставить чудеса на поток! Но, согласись, будет очень обидно, если в Ницце случится чудо, а в Москве, в храме Христа Спасителя, нет.

Патриарха поддержал царственный дед:

— Лешенька, Святослав прав! Или ты действительно хочешь, чтобы православный люд на паломничество в Ниццу стал ездить? Не дело это! Ой не дело!

Загомонили и остальные Романовы, призывая меня вспомнить о патриотизме. Я аж обалдел: именно Шура Петров им тут Чудо явил, а претензии полетели почему-то в мою сторону! Особенно старалось старшее поколение правящего рода Российской империи, а защищал только отец, и я, чтобы перевести разговор в нужное мне русло, поднял руки в защитном жесте.

— Хорошо! Хорошо! Уверен, мы что-нибудь обязательно придумаем! Но я вас хочу предупредить об одном очень