Андрей Бочаров - Русская фантастика 2015

– А что, мужики, – проговорил Пашка весело, понимая, что уж теперь не время для сказов. От судачьего духа рюмки так и льнули к губам, но мужики сглатывали, ждали. – А не выпить ли нам за озерную бабу? Чтоб жирней ходила?

Разошлись поздно, но не так чтобы пьяные. Чуть навеселе. Уговорились в половине пятого у запруды с удочками.

Павел сгреб со стола грязную посуду в таз, отнес на кухню за занавеску и только собрался прилечь, как кто-то осторожно постучал в ставень.

– Хто? – спросил хозяин неласково. Мало ли шантрапы по ночам в деревне лазает.

– Олег, – отозвались из-за окна, – Олег Воеводин, дядь Паш. Помнишь?

Как не помнить. Городской писатель. Слабенький до тещинки и жадный до баек. Павел открыл двери, впуская гостя. Но тот оказался не один. Следом за Олегом в дверь бочком проскользнула девушка. Черненькая, вертлявая. Пашка таких не любил.

– Заходите, гости дорогие, заплутали или по делу? – сонно проворчал он, гадая, зачем притащил писатель в деревню свою городскую воблу. Уж не ради Пашкиных баек. Потому как девке, а особенно этой – Павел брезгливо отошел, пропуская гостей в прихожую, – ничего рассказывать не станет.

– Да мы с шестичасового автобуса, дядь Паш, пешком вот… – радостно сообщил Олег, будто надеясь, что хозяин дома тотчас откроет объятья и заключит в них блудного сына. – А это Яна. Моя невеста…

Писатель замялся, ожидая реакции.

– Поздравляю, – буркнул Пашка, понимая, что теперь от непрошеных гостей ему никак не отделаться. К Малахониным бы их свести. Да, верно, спят все.

– Только ты, дядь Паш, насчет нас не беспокойся, – прочитав по напряженным складкам на лбу Пашкины мысли, заверил Олег. – У нас палатка. За деревней встанем, чтобы никого без необходимости не стеснять. Только вот сегодня припозднились…

Писатель выжидающе посмотрел на хозяина, давая тому возможность вспомнить про хваленое деревенское гостеприимство.

– Олежек мне столько о вас рассказывал. Какие места тут у вас красивые. Какие люди… – подхватила черненькая Яна высоким и резким, каким-то птичьим голосом, и Пашка окончательно уверился: гадкая девка.

Сердито сопя, постелил гостям в средней. Прикрыл дверь. Постоял, послушал, как они вполголоса переговариваются – планы строят. А как смолкли, тихо прошел в кухню, взял из холодильника кастрюлю с прикормом и, накинув зеленый брезентовый плащ, нырнул с порога в глухую темноту ночи.

Луна выставила из-за плотного сизого облака желтый плавничок. И озеро осветилось волшебным, мертвенно-белым светом, мысками врезавшимся в иссиня-черное.

Пашка поставил кастрюлю на песок. Оглянулся и прислушался. Слушал долго. Не шевелясь, не поворачивая коротко остриженной рыжей головы. Над озером было тихо. Где-то плескало по воде позднее весло, но там, за поворотом. И этот тихий плеск далеко катился по зеркальной глади. Урони хоть слово, и оно тотчас разбежится над озером тысячью хрустальных бусин. И хоть одна, да ударится о берег у самых ног Пашки.

Хорошо, думал Павел, что Олег с невестой и вправду не стали неволить хозяев, третьего дня устроились на мысу, в сосняке. Разбили палатку и в деревню наведывались все больше к вечеру. Поесть свежей ухи да послушать. Мужики старались, за пару дней наговорили парню полных два блокнота. И черненькая Янка, знать, осталась довольна собранным «матерьялом», потому как вчера писатель явился один, без нареченной, а нынче и вовсе забежал на минуту, сказать, чтоб к ужину не ждали. Признаться, выдохнули мужики с облегчением. А то спасу не стало от этой девки. Трещит и трещит: места-де красивые, сказочные. Фольклористка… баечница… тьфу. Много ли баек соберешь, если рта не закрываешь. Можно бы и поскромнее быть, других послушать.

А умеючи слушать, много узнать можно.

Пашка слушать умел. Он застыл над озером, ловя неторопливый шепот волн.

– Валя, – наконец позвал он негромко, – Валь-валь-валь!

И снова прислушался.

Добрых пять минут или около того ничего не менялось. Волны мерно шуршали у ног Пашки, качая длинные ветки ивы, опустившие зеленые, искристые в лунном свете блесны листьев в черную воду. Но вскоре послышался плеск. А следом кто-то зафыркал, словно отплевываясь. И из-под листвы вынырнула широкая змеиная голова. Большая, не в пример больше Пашкиной. А следом неловко вывалилось на берег чешуйчатое тело.

– Валя. – Пашка нагнулся, потрепал чудовище по скользкой голове. Валя прикрыла глаза кожистыми нижними веками – зажмурилась от удовольствия.

– А я тебе печеньица принес, – заворковал Пашка, доставая из кармана гостинец. Валя принялась извиваться всем длинным телом, ожидая лакомства, от нетерпения пошлепывая по заплеску разлапистым хвостовым плавником и гребя по песку короткими лапами. Ловко подхватила печенье на лету, на мгновение обнажив несколько рядов мелких белых зубов.

Пашка поставил перед ней кастрюлю, и Валя тотчас сунула в нее голову, захлюпала подкормкой.

– Ешь-ешь. – Павел присел на камень, задумчиво глядя на разлитый по воде лунный блеск.

– Давеча опять к туристам ходила, – прервал его мысли тихий женский голос.

Катя села рядом с ним на песок, укрыв наготу длинными зелеными волосами.

– Растет Валя, дядь Паш, – сказала она обеспокоенно, – вон уж в ней…

– Сто кило? – невесело пошутил Пашка.

– Да какое там, – отмахнулась Катя, запустила в песок перепончатые пальцы, ища камешек: кинуть в воду, разогнать безмятежных лунных зайчиков. – Вчера под самые палатки залезла. Хлеб у туристов поела на той стороне озера. Не могу я всякий раз морок наводить, как она безобразить примется…

– Тяжело тебе, Катя, – сострадательно пробормотал Павел, отвел от лица Кати изумрудные волосы, с жалостью глянул на запавшие щеки и жемчужные тени под большими водянисто-бирюзовыми глазами. – Еще немного потерпи. Под лед уйдете – куда она от тебя денется. Зимовку у ельника готовь – я присмотрю, чтоб вас не тревожили. А по весне Валя к истокам пойдет, а там вверх по реке. Вот и передохнешь.

Катя обняла руками плечи, так что чешуя на ее локтях и предплечьях вспыхнула серебром.

– Кабы мне еще русалочку, дядя Паша, – просительно начала Катя. – Я бы ее всему обучила… И не так тоскливо…

– И не думай, – Пашка погрозил пальцем. Катя опустила голову, снова завесив лицо волосами.

Встревоженная строгостью, прозвучавшей в голосе Павла, Валя подняла голову от кастрюли, уставилась круглыми желтыми глазищами. И гневная складка между рыжеватых Пашкиных бровей тотчас разгладилась.

– Поела? – спросил он ласково.

Валя помотала головой, отряхивая остатки отрубей на песок. Сунулась под руку – почеши, мол. Пашка рассеянно почесал темную чешую. И Валя тотчас развернулась и с плюхом ушла в воду. А уже через мгновение вынырнула, фыркнув, метрах в пятнадцати от берега.

– Вон как играет, – улыбнулся Пашка.

– Угу, – угрюмо отозвалась Катя, – доплещется. Увидит кто. Опять мне морочить?

Пашка приобнял русалку за плечи, прижал к груди, погладил по волосам.

– Бедная, бедная моя Катя. – Она приникла к нему, всхлипнула, готовясь заплакать.

– А топить все равно не дам, – продолжил он строго. И Катя тотчас перестала всхлипывать, обиженно надулась. – Хочешь, в деревню приходи. В колодце посидишь, послушаешь, как бабы будут песни петь.

– В прошлый раз ведром по голове ахнули – тоже мне веселье, – отозвалась Катя хмуро.

– Так то в прошлый, – усмехнулся Паша. – Я вчера сам в колодец мотор спустил. Прогресс. И никаких ведер.

– Ведром не тяпнет, так током… – проворчала вполголоса Катя, поднимаясь и медленно заходя в воду. – Всплыву кверху пузом и бегай по всему озеру сам за своей Валей.

Словно в ответ на ее слова, далеко, почти на самой озерной середине, плеснула Валька, и белый лунный огонь вспыхнул на ее чешуйчатой спине. Катя пожала плечами: мол, попомни мои слова.

– И что ты за брюзга… – отозвался Павел.

– А то, может, искупаемся, а, дядь Паш? – вдруг предложила Катя, зачерпнула перепончатой рукой горсть лунных искр. – Уж больно ночь хороша. Ласки охота.

Она улыбнулась тонкой русалочьей улыбкой, и Павел тотчас почувствовал, как с неудержимой силой потянуло в воду, аж кости заломило.

– Поди к туристам, ласкайся, – грозно ответил он, – потом поморочишь и дело с концом.

– Скучный ты, дядь Паш, – бросила Катя. Зов ослаб, зеркало воды покрылось рябью. – Тоска смертная.

Катя бесшумно побрела по воде. И вдруг взмахнула руками, плеснула и ушла в глубь озерного зеркала.

Пашка остался сидеть, думая над ее словами. Ведь и вправду скучно девке. Тонут на озере редко, и не всякий русалочьей жизни захочет, вот и мается одна. И с Валей ей тяжело. Может, пусть утащит кого. Хоть эту, трещалку писателеву, ее не жаль. И скучно не будет. С такой не соскучишься. Только потом представилось Пашке, как поселится это трепло в его угодьях – так плечи сами собой передернулись от отвращения.